– В лесу!

* * *

Красивое слово – скрипторий[7]. Мне сразу представились какие-то кадры из давнишнего фильма «Имя Розы» с Шоном Коннери: готические своды, высокие стрельчатые окна, монахи в капюшонах. Действительность резко обломала киношные представления. В бежицком женском монастыре это гордое латинское имя носила не слишком большая комната, метров двадцать пять, в которой стояли пять столов и столько же стульев. Окна были обыкновенными, стулья – удобными, а столы отличались от обычных лишь тем, что столешница была наклонной. У четырёх. На пятом стоял компьютер, принтер, сканер и ещё какая-то техника, и это уже вовсе губило на корню последние остатки романтических мечтаний.

Дверь в эту комнату вела из библиотеки, и она в самом деле запиралась на замок, даже на два: врезной и навесной.

– Вот тебе ключи, – матушка Евпраксия брякнула ими о столешницу. – Можешь приходить в любое время с восьми утра до восьми вечера, на воротах, если кто спросит, скажешь, что в скрипторий. Я бываю у себя после обедни, с одиннадцати утра и до полудня, в это время можешь заходить и задавать вопросы.

– А я думала, что обедня – это перед обедом, – ляпнула я.

Евпраксия нахмурилась.

– Не серди меня!

– Не буду. Всё поняла, если появляются вопросы, можно их задать с одиннадцати до двенадцати, но лучше этого не делать.

Она чуть заметно улыбнулась.

– В скриптории не ешь, нечего мышей приваживать. Если уж совсем некогда домой сбегать и пообедать, можешь присоединиться к сёстрам за трапезой, с двенадцати до двенадцати тридцати. Когда работу с книгой закончила, будь любезна её завернуть в плат, – она потрепала за угол льняную салфетку. – Убирать вот сюда.

Длинный тонкий палец с коротко обрезанным ногтем ткнулся в какой-то сучок на полке. В полупустом книжном шкафу сами собой раздвинулись несколько томов, и за ними открылась неглубокая ниша. Рот у меня раскрылся сам собой.

– Ух ты, здорово!

– Всё поняла?

– Да, матушка, спасибо.

– То-то же. Сегодня читать будешь?

– Конечно!

– Целый день не сиди, для начала тебе двух часов за глаза хватит. Закончишь, уберёшь – зайди ко мне, это будет… – взлетел длинный рукав рясы, и на запястье женщины обнаружились маленькие золотые часики. – Это будет в половине второго, и прошу не опаздывать.

Она резко развернулась и вышла, только полы длинного тёмного плаща прошуршали.

– А без четверти два я вам уши на ходу отрежу, как говорил Атос д’Артаньяну… – пробормотала я, садясь за стол и раскрывая Книгу.

Почтеннейшая матушка Евпраксия была права: двух часов мне хватило, и даже много оказалось. Как и было рекомендовано, начала я с конца, с записей Веры Михайловны. К счастью, моя двоюродная бабушка обладала хорошим чётким почерком. Крупным почерком! И всё равно к концу оговорённого срока у меня перед глазами чёрные пятна плавали. Почему? Да потому что текст был насыщен до предела. Это были не дневники, а рабочие записи по использованию дара, и каждое из описанных действий я должна была повторить.

Ладно, всё равно рассказывать подробности я не могу, нельзя.

В двадцать минут второго я потёрла глаза кулаками, закрыла гримуар и аккуратно завернула его в салфетку. Нашла нужный сучок, ткнула в него и чуть не взвизгнула, когда всё получилось: толстые кожаные тома с золотыми надписями на старославянском раздвинулись, ниша открылась, и туда я со всем почтением положила своё наследство.

Нежданное-негаданное, но, хочу верить, полезное.

* * *

Конечно, работая в скриптории, телефон я отключила. И, само собой, забыла его вернуть. Так что, когда я пришла домой, на экране отражался десяток пропущенных вызовов.

Розалии Львовне я перезвонила сразу же. Выяснилось, что через два дня, двадцать шестого декабря, она намерена вернуться к родным пенатам, приедет сама, встречать не надо, почётный караул можно не выставлять. Следующим в очереди был Стас, и вопросов у него было два: может ли он наведаться около восьми вечера, и какого чёрта я не отвечаю на телефон.

Зачем мне звонила Эсфирь, я примерно догадывалась, но разговаривать с ней не хотела. Не сейчас. Не сегодня. И вообще не в этом году!

А вот обнаружившиеся три пропущенных вызова от господина с «Ролексом» – да-да, тот самый Владимир Всеволодович, такое и спьяну не выговоришь! – это была загадка. Помедлив, я ткнула пальцем в номер настойчивого абонента.

– Татьяна Константиновна, добрый день! – радостно сказал «Ролекс». – Спасибо, что перезвонили, Марк Михайлович очень просил непременно с вами связаться.

– Слушаю вас.

– Дело в том, что Марк Михайлович по делам едет в Тверь. Город, где вы живёте, ведь от Твери недалеко?

– О да, каких-то двести километров!

Мою тонкую иронию он пропустил, не заметив.

– Вот и прекрасно. Может быть, вы не будете возражать, если он вас посетит послезавтра, примерно часа в три?

Я поперхнулась. Послезавтра, между прочим, двадцать пятое декабря, католическое рождество, шесть дней до Нового года. Мороз уже подкатывает к пятнадцати градусам, и. по обещаниям синоптиков, будет только усиливаться. И мне говорят, что немолодой коллекционер, как я понимаю, сильно богатый дядька, потащится за четыре с лишним сотни километров от центрального отопления и унитаза с подогревом, вот сюда, на Кашинскую улицу, чтобы… чтобы что?

Аккуратно я попыталась этот вопрос прояснить.

– Простите, а в чём цель этого визита?

– Марк Михайлович хотел бы своими глазами увидеть принадлежащие вам раритеты. Если вы не возражаете, Татьяна Константиновна.

Угу, увидеть раритеты. А потом его личный охранник тюкнет меня по голове чем-нибудь тяжёлым, и прощай, Таточка…

Надо потянуть время и посоветоваться со Бекетовым, вот что. Так, теперь надо не запнуться на его имени и отчестве, говорить медленно и почти по слогам.

– Видите ли, Владимир Все-во-ло-до-вич, я пока ещё и сама не знаю, где я буду послезавтра в это время. Предпраздничные дни, так всё сложно…

– Понимаю, понимаю! Но завтра к концу дня вы ведь уже определитесь?

– Постараюсь. Да, всего доброго, ждите звонка. Непременно.

Отложив телефон, я сделала глубокий вдох и долгий выдох. Ещё разок. И ещё… Отлично! А теперь будем думать. Инструмент работы Налимова и самоучитель с дарственной надписью, безусловно, предметы ценные. А среди коллекционеров попадаются форменные безумцы, готовые за редкой маркой или автографом кого-нибудь великого мчаться на другой край света. Но совсем недавно этот самый Марк Михайлович – как, кстати, его фамилия? – вполне готов был подождать месячишко-другой, пока я сама появлюсь в Москве. Что ж с тех пор изменилось?

Стали известны имена и фамилии убитых. Нашлась сестра Феодосия. Я получила последнюю часть моего наследства.

Прекрасно. И откуда бы обо всём