поцелуй… совсем на него не похоже. Просто физический контакт наших губ, а я не дышу, застываю, как статуя. И сердце не бьется, и мыслей нет.

Наконец, Кирилл отстраняется. Шумно переводит дыхание и упирается рукой в косяк над моей головой.

— Что это было? — сиплю я.

— Тест. На твою адекватность, — хрипит рвано.

Я перенервничала, и у меня начались слуховые галлюцинации? МОЮ адекватность?! МОЮ?!

Невесть откуда взявшаяся ярость заносит мою руку и впечатывает ее в лицо Греховцева. Хлесткий звук оглушает.

Мотнувшаяся в сторону его голова быстро возвращается в исходную позицию, а в следующее мгновение мою шею обхватывают сильные пальцы.

— Сука, — шипит тихо и вгрызается злым поцелуем.

Грубо раздвигает мои зубы и проталкивает в рот язык.

Я просто выпадаю из реальности, чувствуя, как он заполняет меня своей слюной, теряю саму себя.

Это тоже не поцелуй. Это нечто иное. Секс. Похоть. Что угодно, но не поцелуй! И действует на меня как парализующий газ. Проникает в каждую клетку и стирает память, глушит гордость, активируя самые низменные инстинкты.

Чертов Греховцев… ненавижу его!

— Обнимай меня! — рычит в рот.

— Пошшшел ты… — шиплю в ответ, а руки сами, без моего разрешения, взлетают и обвивают его шею.

Боже… Аааа…

Еще один толчок в рот, новая порция его вкуса, битва наших языков. Обоюдные стоны. Волны жара по телу. Неконтролируемый тремор в конечностях. Горячая пульсация в животе.

Ненавижу…

Глава 43

— Хватит! — бью по плечам, — остановись, Кирилл. Ты поговорить хотел.

Слова вылетают из меня рывками. Меня все еще качает, но я упорно ищу под ногами твердую поверхность, иначе утонем оба.

— Хотел…

— Говори.

Он отлепляется от меня, обеими руками трет лицо и жадно хватает воздух губами. Я смотрю на его подскакивающий кадык и делаю вид, что не замечаю оттопырившуюся ширинку.

— Почему не рассказала про беременность?

— Я рассказала!

— Бл*дь… Настя! Почему соврала?!

— У тебя с памятью проблемы, Кир?! — выкрикиваю я, — ты на аборт меня послал! Ты хотел, чтобы я его… — эмоционально указываю рукой на стоящий у окна кухни детский стульчик, — чтобы избавилась!

— Я не хотел! Я тебе вообще не поверил тогда!

— А я тебе поверила! — толкаю в грудь.

Выплеснув друг на друга по порции желчи, замолкаем. Восстанавливаемся для следующего раунда.

— Кто такой Дима? Что было у вас?

— Какой Дима?.. — не сразу врубаюсь.

— Тот самый, бл*дь, от которого ты якобы родила МОЕГО сына!

О’кей. Признаю, что удар я пропускаю. На миг теряю преимущество, но затем наношу ответный, приправленный логикой.

— Твое какое дело?! Тебя никак не касается!

— Касается, — цедит сквозь зубы.

— Нет же! Тебя касается только Ромка! Моя личная жизнь, — прижимаю кулак к своей груди, — она только моя!

Молчит. Жалит висок своим дыханием, а отбить не может. Закрыто там для тебя, Кирилл. Все. CLOSED.

Приседаю и юркаю под его рукой в сторону кухни. Наливаю чай и ставлю чашку на стол.

— Пей чай и уходи.

Почти уверена, что, стукнув кулаком в стену, он сейчас свалит. Но удивляет. Спокойно подходит и садится за стол.

О, черт… Отвернувшись к шкафу, слизываю с губ его вкус. В животе сладко схватывает.

Достаю себе чашку, обхватываю пальцами ручку электрического чайника. Сильно зажмуриваюсь.

Уходи! Уходи!.. Вали к ней! Неужели не чувствуешь, как я этого хочу?!

— Как беременность протекала, Настя?.. Почему ты в больнице лежала?

Снова торможу. Смысл его слов растекается, как клякса на бумаге.

— Что?.. Беременность?

— Были проблемы? — переспрашивает Кир.

— А… да. Были.

— Какие?

Наливаю себе чаю и поворачиваюсь к нему лицом. Держа кружку двумя руками, делаю небольшой глоток.

— Низкое предлежание плаценты.

— Что это?

— Неправильное расположение, и как следствие — угроза ее отслойки.

Кирилл сильно хмурится, видимо, пытаясь понять, о чем я говорю.

— Не забивай голову, — усмехаюсь я, — зачем тебе?

— Почему в реанимации была?

— Откуда знаешь? Даша рассказала?

С Кариной я такими подробностями не делилась. Девочки тоже не знают. Только Артур, Даша и мои родители.

— Сложные роды?

— Кир?.. Зачем все это?

Расположив локти на широко разведенных коленях, он опускает голову. Вижу, как ломает его всего, а отчего, понять не могу. Причин нет.

— Кирилл, — прошу тихо, — иди домой… тебя там ждут.

— Я не хочу, — вскидывает на меня взгляд.

Принимаю его посыл и задыхаюсь. Чувствую, как на лицо наползает жар, дышать только рывками получается.

Греховцев продавливает меня энергетикой. Заряжает воздух вокруг нас электрическими зарядами. И смотрит взглядом, больше похожим на прикосновение.

Скулы, губы, шея и ключицы воспаляются до ощущения покалывания. А потом вибрация устремляется вниз по ребрам, животу, бедрам, ногам. Достигает пяток и, возвращаясь, ударяет в низ живота.

— Уходи… — прошу еле слышно, — пожалуйста…

На столе стынет чай, а он все смотрит.

— Уйду… если скажешь, спишь с ним или нет.

— Если ты не уйдешь, я позвоню Карине. Прямо сейчас.

Как в пустоту говорю. На лице ни единой эмоции. Только аура его густеет.

— Спишь или нет?

— Уходи! — проговариваю металлическим голосом, сдерживаясь из последних сил.

— Спишь?

— Нет! — вскрикиваю я, — доволен?! Все, уходи!!!

— Настя… — начинает подниматься, а я пулей вылетаю из кухни и бегу к входной двери.

— Уходи! Проваливай, Греховцев! — начинаю пулеметить, — исчезни, видеть тебя не хочу!

Открываю дверь настежь и прижимаюсь спиной к двери. Кирилл, сложив руки на груди, встает рядом. Слегка касаясь грудью моего плеча, медленно напирает. Я дергаюсь в сторону.

— Не трогай! Я, нахрен, орать буду, клянусь… Сваливай, Кир, я серьезно!

Со стороны, я, наверное, на слетевшую с катушек истеричку похожа, но мне сейчас плевать. Изнутри лезет целый букет эмоций: агрессия, обида, страх… мать вашу, возбуждение, которое бесит и пугает больше всего остального.

Чтобы заглушить их, мне просто нужно, чтобы он исчез! Все!

Понимаю, что чувствует мое состояние. Считывает меня на раз — два. Отражение своих эмоций в глазах его вижу. Закрываюсь руками, прячу глаза.

— И-ди…

Слышу шелест одежды, ловлю кожей посылаемый ею поток воздуха, наполняю легкие его запахом. Жду, когда пытка кончится.

— Настя… — проговаривает тихо.

— Иди, Кир.

Резкий рывок, и я влетаю в него всем телом. Лицом в его шею, грудью в грудь. Спаиваемся в одно целое и дрожим обоюдно от потрясения. Не двигаемся. Одна его рука на моем затылке, другая вдавливается в спину, рискуя переломить позвоночник.

По телу токи бегут, в сердце разрядами бьют, горло насквозь пронзают. Кончаются силы держать все в себе — я начинаю реветь.

— Насть, — шепчет Кир, отстраняясь, — прости… не плачь… я ухожу, успокойся.

— Да, уходи…

Он прерывает контакт, и меня тут же обжигает холодом. Спрятав лицо