— Ох, брат, далеко она, — вдруг загоревал он, когда Зубатый спросил о Морозовой. — Спаси и помилуй!..

— Далеко — это где?

Старый актерище выдержал многозначительную паузу, словно царя играл и собирался объявить волю свою.

— В Свято-Никольский монастырь поехала, это в Малоярославце. Внучку с собой взяла.

— Что случилось? — он не хотел выдавать отношений и потому спрашивал без особых эмоций. — На работе ищут…

— Не могу я сказать, что случилось. Сам понимаешь, тайна исповеди.

Отец Михаил по благословлению владыки взялся отпевать Сашу — не каждый священник на такое соглашался. По слухам, смог убедить архиепископа, каким-то неожиданным образом растолковав предсмертную записку, но по другим слухам, оба желали угодить губернатору, потому и отпели самоубийцу.

— Когда же вернется?

— Боюсь, нескоро. А может, никогда.

— Да что же такое стряслось? — не сдержался Зубатый.

— Не стряслось — свершилось. А что, сам спроси. Может, тебе скажет.

Вернувшись за церковные ворота, он сел в машину и хмуро буркнул — домой. Хамзат вырулил на эстакаду и почему-то свернул не налево, как обычно, а поехал прямо. Зубатый сидел в некотором шоке от заявления Михаила, мысленно оправдывал Снегурку и маршрут движения отмечал мимоходом.

Вот выехали на центральный проспект, уже заполненный машинами, вот свернули на улицу Железнодорожников, выскочили на окружное шоссе и скоро оказались перед КПП Химкомбината. Десяток лет назад ему дали название — Светлый, но оно так и не прижилось, переподчинили области, но сам комбинат все равно смотрел на Москву и местной власти практически не подчинялся.

Зубатый будто проснулся и увидел, куда его привезли.

И только сейчас его охватило пронзительное, как в детстве, чувство потери. Все кончилось — и опять Химкомбинат! Вместе с бременем власти упала та жизнь, вернее, образ жизни, к которому он незаметно смог привыкнуть. Он не любил губернаторский дом, четыре года, прожитые в особняке, принесли только разочарование, поражение и горе. Но этот архитектурный памятник, с музейной казенной мебелью, с правительственной связью, забором, охраной и прислугой был своеобразным показателем уровня его личностного положения.

К машине выскочил офицер, откозырял и дал команду открыть ворота. Зубатый сидел в удивленном отупении: надо же так, ощущение потери возникло не после провала на выборах (тогда был шок от гибели сына), а сейчас, когда он съехал со служебной квартиры. Жилье, крыша над головой, стены, окружающие тебя — вот что поднимает и опускает человека. Из трущобы во дворец — это здорово, а наоборот? Не потому ли имеющие власть любого уровня, от царей и президентов до председателя сельсовета начинают с переустройства или перемены столицы, административного здания, собственного дома? Ведь и он, Зубатый, начал с того, что построил новый «белый дом», а потом отреставрировал губернаторский особняк…

Он наблюдал за собой будто со стороны и ухмылялся: червь чувства потери грыз, но уже не ранил. Хамзат отомкнул дверь квартиры на третьем этаже и отдал ключи.

— Сейчас собак привезу. Они у меня…

— Зайди, чаю попьем, — предложил Зубатый, хотя испытывал желание побыть одному.

— Поеду спать, — начальник охраны жил здесь же, на Химкомбинате. — Куда пойдете, Примака дам, пусть служит.

— Ладно, надо привыкать ходить без охраны, — отмахнулся он. — Собак привезешь и спи, Хамзат Рамазанович.

— Трудно привыкать! — Хамзат поднял палец и стал спускаться по лестнице. — Медленно надо привыкать, не один месяц.

Будто мысли прочитал…

В квартире все отмыли, оттерли, отчистили, расставили вещи по своим старым местам — только те, что вывезли из кабинета и комнаты Саши. И все равно все было не так, все раздражало, и он начал переставлять вещи. И тут наткнулся на не разобранный чемодан с бумагами, видимо, из стола домашнего кабинета. Зубатый хотел уж закрыть его и сунуть под диван, но неожиданно обнаружил фоторобот блаженной старухи. Всмотрелся в компьютерный портрет — вроде бы, не такая и зловещая, и морщинки вокруг глаз добрые, и губы сложены горестно — расправил и прикрепил к обоям в зале. Пусть висит, как икона…

Потом он еще потаскал вещи из угла в угол и успокоился: квартира без женской руки не могла иметь жилого вида и напоминала гостиничные номера. Даже кухня, хоть и приведенная в порядок женщиной-уборщицей, все равно выглядела холостяцкой.

Предусмотрительный Хамзат заложил в холодильник продукты — лучше жены знал, что шеф любит.

Зубатый есть не хотел, включил чайник, достал коньяк, выпил рюмку и пошел было в ванную, как сразу по всей квартире зазвонили параллельные телефоны — как-то сиротливо и гулко. Он не хотел отвечать, полагая, что звонить никто сюда не должен, никто не знает о его приезде, вероятнее всего, кто-то ошибся номером. Однако аппараты гудели, пищали и зуммерили настойчиво, требовательно и он вдруг подумал, что звонит жена, возможно, есть вести о Маше! В трубке очутился голос Маруся.

— Анатолий Алексеевич, мы стоим у твоего подъезда.

— Кто это — мы? — возмутился Зубатый. — И с какой стати?

— Я, Шумов и Костылев.

— Слушайте, ребята, а пошли бы вы! Я только приехал, чаю не попил…

— Попьем вместе!

— В другой раз.

— Но мы у твоего подъезда, Алексеич! И есть важный разговор.

— Ладно, на десять минут.

Как они узнали, когда Зубатый приехал и где находится? Неужто Хамзат выдал?…

Лифт в доме был, но втроем они бы не вошли по объему и весу, а поодиночке долго, да и видно, хотели войти все разом, поэтому поднимались пешком и к третьему этажу выдохлись, побурели и хватали ртами воздух. Прежде, чем выложить суть дела, еще минут пять сидели в зале и отпыхивались, вытирая лбы, а Зубатый на правах хозяина разливал чай. А тут еще Хамзат привез собак и на несколько минут отвлеклись на них.

— Алексеич, ситуация сложилась идиотская, — наконец-то начал Марусь. — Инаугурация не состоялась, публика в гневе, разъехалась без банкета. Ты бы слышал, как на меня орал генерал!..

— Какой генерал?

— Полномочный представитель президента! А мои полномочия формально закончились вчера. Бюджет на следующий год не принят, полный раздрай. Правительство разваливается, каждый начальник департамента — удельный князь. Главы администраций городов и районов тоже в курсе дел и был намек: подчиняться не будут. Область без власти и управления. Что станем делать?

И запыхтел так, словно еще раз пробежал по лестнице.

— Крюкова в городе вообще нет, уехал в Москву, повез мать в клинику, — добавил Шумов. — От встреч отказывается, на звонки не отвечает.