чаю. Или вы любите кофе? – поинтересовалась она, сделав фонетический акцент на букве «ф».

– А дайте мне лучше стаканчик холодной воды, если есть, – попросил Лев Иванович. – А то такая духота тут у вас, что даже глаза у меня и те высохли.

– Духота? – удивилась Анна Петровна. – А мне кажется, что наоборот – прохладно в помещении. Но это у меня особенность такая, вы на это не обращайте внимания. Надо мной все всегда в этом плане шутят: мол, с ее-то габаритами еще и постоянно мерзнет.

Костюмерша налила Гурову воды, и он залпом и с большим удовольствием ее выпил. Женщина налила ему еще, но стакан в руки не дала, а поставила рядом.

– Холодная вода в жаркую погоду очень вредна для здоровья, – мягко сказала она, чем и напомнила Гурову жену, которая постоянно следила за его здоровьем, запрещая ему, в том числе, пить холодную воду в жару.

– Знаете, а ведь у меня жена актриса, – неожиданно для себя самого разоткровенничался Лев Иванович. Он отчего-то чувствовал себя очень уютно рядом с этой огромной женщиной.

Анна Петровна улыбнулась, но ничего не ответила. Она налила себе в чашку горячего чая и села напротив Гурова.

– Скажите, Анна Петровна, вы ведь хорошо знаете всех, кто работал в театре и кого уволили в начале этого года?

– Конечно! – немного удивленно воскликнула костюмерша. – Я двадцать лет тут работаю. Все замечательные люди, просто замечательные! Один только Алексей Иванович Сенечкин с супругой Аличкой Сергеевной чего стоят! Алексей Иванович потомственный, заслуженный актер! А Мариночка Нестерова! А Лелик, вернее, Леонид Иванович Крестов! А Пришибайло Нестор Петрович! Он вообще старейшина нашего театра, еще Раневскую и Райкина лично знавал, – с жаром стала перечислять уволенных актеров Анна Петровна, прижав обе ладони к груди. – Так жаль всех-всех, кого уволил этот наш Лешик! Простите мне мои эмоции, но вся труппа и персонал так называют худрука Олешика. Лешик – и больше никак! Он как пришел, так у нас тут как в глухом лесу стало – зрителей и калачом ни на один спектакль не заманишь! Три калеки ходят да молодежь, чтобы на полуодетую Офелию посмотреть да попохабничать.

– Грустно тут у вас все, – сочувственно произнес Гуров. – И как же теперь жить тем, кого уволили? Ведь актеры – народ особенный, их трудно на другое занятие перестроить. Мало кто из них себя в другой профессии реализовать сможет…

– Ой, правы вы, полковник! Ой, как правы, – согласилась Анна Петровна. – Вот взять хотя бы нашего секретаря, Светлану Владимировну. Ее, к слову сказать, худрук тоже с месяц назад выставил за дверь, заменив на это… – Анна Петровна повертела кистью руки перед собой. – Так она как была секретарем, так после увольнения себя и реализовала как секретарь, устроившись в частное агентство недвижимости. А как в нашем актерском мире реализоваться, если ты Отелло, к примеру, или шут короля Лира? Как, я спрашиваю? Никак. Вот то-то и оно. Поэтому встали наши лучшие актеры на биржу и ждут, когда им хоть какая-то работа по душе попадется. Да только чему у нас в городке попадаться? – костюмерша безнадежно махнула рукой.

– А в Москву никто из них не пробовал пристроиться в какой-нибудь театр? – закинул наживку Лев Иванович.

– Ах, ну что вы! Конечно же, пытались. Не все, правда, но вот Аличка Сергеевна и Алексей Иванович пытались. Они у нас самые лучшие в театре актеры были. Главные роли всегда играли. Но кому в столице нужны актеры с периферии? Там и своих, столичных, девать некуда. Аличка, насколько я знаю, пыталась и на других работах работать – официанткой, например, или в детском садике воспитателем. Но не получилось у нее что-то, уж не знаю подробностей. Мужчинам-актерам сменить профессию еще сложнее, им нужно через себя переступить, забыть, что они творческие люди, и научиться что-то делать руками. Но Алексей Иванович – он вырос в театре и вне его себя вообще не мыслит.

– А скажите, Анна Петровна, вы давно эту супружескую чету видели? Они в театр приходят?

– Конечно! Конечно, приходят! Каждую пятницу у нас бывают. И на спектакли иногда приходят. Но только на старые постановки, что еще в репертуаре остались.

– А их фотографии у вас есть? Мне просто интересно стало на них посмотреть, – наклонился к женщине Гуров. – Вы так о них отзываетесь хорошо, интересно рассказываете. Они молоды?

– Не то чтобы молоды, но и не старые, – с удовольствием отозвалась на похвалу костюмерша. – Средних лет оба. Алексею Ивановичу – сорок семь, а Аличке сорок пять в этом году исполнилось, в январе. Но она такая хрупкая, что выглядит на десять лет моложе своего возраста. А фотографию… Так вы в фойе на входе посмотрите. У нас там фотогалерея заслуженных артистов нашего театра. Мы Лешику не позволили ничьи фотографии оттуда снимать. Иначе, сказали, уйдем всем составом, и пусть он сам за всю труппу отдувается на своих дурацких постановках, – заявила Анна Петровна. – Фотографии подписаны, так что вполне даже их и узнаете.

– Спасибо, обязательно посмотрю, когда буду уходить, – сказал Гуров и засобирался. – Спасибо вам, Анна Петровна, за беседу. Очень познавательно. Только вот чего я не пойму. Секретарь мне сказал, что вроде бы как все актеры и персонал уже должны быть на работе, а я, пока бродил по театру, ни одной живой души, кроме вас, не встретил.

– Ай, не обращайте на слова этого секретаришки внимания, – махнула большой рукой костюмерша. – Много ли он знает – кому и когда приходить! У нас как было заведено к одиннадцати на репетицию приходить – так все и приходят. А раньше… Ну что тут делать раньше? По нашим лабиринтам как Призрак Оперы бродить? А вы хотели и с другими людьми поговорить?

– Хотел, – согласился Гуров. – И если получится, то дождусь и поговорю.

– Поговорите, поговорите. Вам все хором скажут, что у нас тут произвол и самодурство и терпеть это все безобразие уже сил наших нет.

– Еще раз спасибо и до свидания, Анна Петровна, – попрощался Гуров и хотел было уже уходить, но понял, что сам он из этих театральных лабиринтов в жизни не выйдет, а потому попросил: – Сделайте одолжение, Анна Петровна, выведите меня из ваших катакомб, а то я тут у вас точно останусь и буду как тот самый упомянутый вами Призрак Оперы бродить до скончания веков.

Великанша добродушно рассмеялась и любезно согласилась проводить полковника к выходу в фойе театра.

32

Проведя Гурова до коридора, что напрямую выводил в главное фойе, Анна Петровна удалилась, а