слушает, – сказал голос, и Станислав даже на миг представил себе на том конце телефонной линии этакого тонкостанного холеного юношу почему-то с пухлыми губками, держащего телефон в ладони с оттопыренным пальчиком.

– Кхм, – откашлялся Станислав и, чтобы хоть как-то скрыть сарказм, который так и рвался из него, решил представиться как можно официальней. – Вас беспокоит старший оперуполномоченный по особо важным делам Главного управления уголовного розыска МВД России полковник Крячко Станислав Васильевич. Могу я поговорить с художественным руководителем вашего театра?

– Вы из самой Москвы? – вдруг заволновался секретарь. – Вы по поводу кражи денег? Сейчас я вас соединю с Антоном Бенедиктовичем. Одну минутку!

В ухе у Крячко что-то щелкнуло, и заиграла какая-то мелодия, но длилась она недолго, потому что опять что-то щелкнуло, и ему ответил уже другой мужской голос – взволнованный и торопливый.

– Алло, я вас слушаю. Нашлись наши деньги?

– Деньги? – не понял Крячко. – Я звоню из Центрального управления уголовного розыска. Моя фамилия Крячко. У вас какие-то проблемы с деньгами? Я не в курсе и хочу с вами встретиться совсем по другому поводу… простите, секретарь так быстро сказал ваше имя-отчество…

– Олешик Антон Бенедиктович, – немного растерянно ответили на том конце телефонной линии. – Я думал, что звонят сказать, что нашли деньги, которые… Впрочем, это не телефонный разговор. Местная полиция уже целых две недели на одном месте топчется, и я подумал, что наше дело передали наверх.

– Вполне возможно, что и передадут, раз две недели топчутся, – усмехнулся Станислав. – Что, случилась кража из театральной кассы?

– Нет, что вы. Тут совсем другое дело… Впрочем, вы хотели завтра со мной встретиться? Во сколько? Я весь в вашем распоряжении. Дело очень и очень важное и весьма щепетильное.

– Тогда мы подъедем к вам с коллегой завтра к десяти утра прямо в театр. Вас устраивает?

– Да-да, просто отлично! Я буду ждать обязательно! – радостно ответил худрук Олешик.

– Тогда до встречи, Антон Бенедиктович, – попрощался Крячко и положил трубку.

Пару минут он сидел в глубокой задумчивости, а потом, тряхнув головой, словно соглашаясь со своими мыслями, набрал номер телефона начальника Чаплинского управления уголовного розыска и бодро произнес, когда ему ответили:

– Приветствую вас, Андрей Михайлович. Это Крячко из Главного управления беспокоит.

– Да уж, от вас от Главного управления только одни беспокойства и есть, – проворчал начальник Чаплинского угро. – Нет, чтобы помочь, а вы там небось только и думаете, как бы нам еще больше хлопот добавить. Но говори уже, Станислав Васильевич, чего тебе от нас понадобилось.

– Вот всегда вы так, Андрей Михайлович, почем зря ворчите, – с веселыми нотками сказал Станислав. – Я ведь в самом деле помочь хочу и ваших ребят от одного дела двухнедельной давности освободить. Если, конечно же, это именно то дело, которое мне нужно.

– Интересно девки пляшут, – оживился Андрей Михайлович. – Это какое же такое дело?

– Слышал я краем уха, что есть у вас в городе театр «Серена» и там вроде как что-то с деньгами у них произошло…

– А, так ты про это мошенничество спрашиваешь! – усмехнулся начальник уголовного розыска. – Так театр тут – это только одна потерпевшая сторона, да и то не главная. Основной потерпевший у нас – уважаемый в городе предприниматель Александр Андреевич Тихановский. У этого держателя сети автосалонов, а по натуре чудака и ценителя современного, так сказать, направления в театральном творчестве мошенники выманили немалую сумму, которую он должен был передать на развитие нашего театра «Серена». Если ты хоть сколько-то театрал, Станислав Васильевич, то ты, может быть, слыхал о таких дурацких, с моей точки зрения, направлениях театра, как иммерсивный театр или театр художника.

– Нет, не слышал, – ответил озадаченный Крячко. – Зато вы, Андрей Михайлович, как я посмотрю, непревзойденный знаток! Так и сыплете театральной терминологией.

– Так я тоже не в курсе был, – усмехнулся тот. – Но когда мне сам Тихановский позвонил и попросил посодействовать и взять расследование под контроль, а было это неделю назад, я такого наслушался от этого худрука! Теперь и сам сыплю театральными терминами! Олешко, кажется, его фамилия. Тихановский, конечно, нервничает. Наши сыщики расследование уже две недели ведут и даже вроде бы как все контакты Тихановского проверили, но пока все глухо.

– А контакты худрука они тоже проверяли? – поинтересовался Крячко, на что начальник Чаплинского угро неуверенно ответил:

– Вроде бы проверяли, но это тебе нужно у следователя Чугуева или Мирошника спросить. Мирошник как раз это дело расследует, и вся информация у него. А я только палец на пульсе расследования держу. У меня и без него забот полон рот – на все времени не хватает. Сам знаешь, молодежь не идет в оперативники. Это в гаишники все с удовольствием идут… А тут еще сверху план требуют по раскрываемости, так что если вы это дело себе наверх заберете, то моя благодарность не будет знать границ.

– Так уж и не будет? – хмыкнул Крячко. – Ладно, тогда мы со Львом Ивановичем Гуровым завтра прямо с утра к вам в управление заедем и решим этот вопрос.

– Заезжайте, будьте так добры! А то у меня это дело и вправду как кость в горле.

– Бывайте, Андрей Михайлович, ждите в гости.

Крячко положил трубку и снова задумался, глядя, как Опер старательно мусолит кость, и соотнося это собачье действие с последним высказыванием начальника Чаплинского уголовного розыска. Щенок учуял, что на него пристально смотрят, и с готовностью выполнить любую команду уставился на Станислава.

– Вот так, брат Опер, нужно работать! Пара звонков – и все расследование как на ладони, осталось только руку в кулак сжать и поймать того, кто на этой ладони сидит, – обратился к щенку Станислав. – Если, конечно же, версия нашего с тобой друга Гурова правильная и аферами подрабатывают бывшие артисты театра. Пока что все ниточки тянутся именно в этом направлении. А раз так, то очень уж жалко будет этих людей арестовывать. Ну а ты как думал, брат Опер! Если бы не глупость и не ханжество руководства театра, то эти актеры, кем бы они ни были, и дальше бы радовали зрителей своим искусством. А тут еще эта их благотворительность. Ведь очевидно же, что не ради собственной наживы наши артисты-аферисты стараются. И это, брат Опер, меня очень и очень смущает. Да и моего друга Гурова – тоже.

Пес внимательно вслушивался в монолог Крячко, наклонив голову и приподняв одно большое лохматое ухо, а потом тяжело вздохнул, словно понял всю горесть положения изгнанных артистов и трудный выбор Крячко и Гурова, которые должны были решить, как им поступить – по совести