Женщины смотрели на меня с интересом, Липа изумлённо, а Лиза с уважением.

Наболтать подобное мне ничего не стоило. Я никогда не смущалась полезного вранья или преувеличения, это было что-то вроде игры, в которой требовалось быстро соображать и легко подстраиваться под обстоятельства.

— Я сейчас уточню, здесь ли ещё Лидия Михайловна, — сказала Людмила. — А то, знаете, у нас люди пожилые, ситуация меняется каждый день.

— Да, здесь-здесь, — проворчала та, что нас привела. — Куда ж эта ведьма денется?

— Тогда проводи ребят к ней. Пусть посмотрят, познакомятся, а я пока в бухгалтерию позвоню, узнаю, что там с оплатой.

— Она может отказаться с вами разговаривать, — предупредила сопровождающая нас женщина, пока мы шли. — У неё деменция. Большую часть времени её мозг спит, но иногда включается и что-то соображает. Вы пока ей про дочку ничего не говорите. Я сбегаю за доктором, приведу его. Пусть сам решает, в какой форме и когда рассказать об этом.

Мать Нади оказалась крепкой, ширококостной женщиной с мужиковатым лицом и широкими плечами. Волосы у неё были блёклые, короткие, а подбородок сильно выступал вперед.

Она сидела в высоком кресле напротив окна и не двигалась.

На тумбочке возле кровати в деревянных рамках стояло несколько фотографий одного и того же мужчины и мальчика-подростка. Надиных фото среди них не было, так что я засомневалась, туда ли нас привели.

— Здравствуйте, — сказала ей Лиза вежливо. — Как поживаете?

Лидия Михайловна не пошевелилась. Я заглянула в её отсутствующее лицо.

— Вам большой привет от Тамары Андреевны. Надиной учительницы математики. Вы же помните её?

Ни единой эмоции.

— И от Антона большой-пребольшой привет. Ну, его вы-то точно должны помнить. Того, которого вы с Надей в тюрьму посадили за просто так.

Женщина вздрогнула и моргнула.

Лиза испуганно отшатнулась:

— Зачем такое говоришь?

— Нормально. Если она меня понимает, то, возможно, хоть как-то отреагирует, а если нет, тогда какая разница?

Липа, видимо, был согласен со мной, потому что ни с того, ни с сего выпалил:

— Мы пришли сказать, что Надежда Эдуардовна умерла. Её убили. И нашли за нашей школой в колодце. Она была злая и плохая женщина. И мы все ненавидели её.

Вышло жёстко. Тут даже я опешила.

Лиза быстро закрыла ему рот ладонью.

— Заткнись, идиот.

— А что такого? Моей маме на собрании про меня гадости говорить было можно, а мне её маме нельзя? Она всё равно не понимает нифига.

И тут неожиданно Лидия Михайловна заговорила низким грудным голосом:

— Надька, стерва. Приведите мне мальчика.

От неожиданности мы дружно шарахнулись назад, спрятавшись за спинкой кресла.

— Какого мальчика? — робко спросила Лиза, прижимаясь ко мне.

— Вы знаете, какого! — громогласно рявкнула Лидия Михайловна. — Я хочу на него посмотреть.

Резким движением Лиза вытолкнула к ней Липу. Задержавшись на секунду перед креслом, Липа в два скачка вернулся к нам.

— Это не он! — Лидия Михайловна почти кричала. — Я хочу видеть мальчика!

Схватив с тумбочки фотографию, я осторожно обошла кресло и помахала перед отрешённым взглядом женщины.

— Мой мальчик, — её лицо будто размазалось и сползло вниз. — Мой милый мальчик.

Оторвав трясущуюся руку от подлокотника, она протянула её к фотографии.

— Самый лучший, самый чудесный мальчик.

— Это кто? — из-за моего плеча высунулась Лиза.

Женщина подняла на неё водянистые глаза, а потом снова гаркнула:

— Мне нужен мальчик! Пусть Надька приведёт его.

— Надя умерла, — сказала Лиза.

— Все умерли, все, а ей хоть бы что. Кругом одна только кровь, а на ней ни пятнышка, — сокрушённо забормотала Лидия Михайловна. — Надька своё не отдаст. Скажите ей, что он мне нужен. Убийца. Я хочу забрать его с собой. Приведите его. Мы уйдём вместе, он ничего не заслужил.

В комнату заглянул молодой, но уже седоватый доктор в очках.

— Ну, что тут у нас? Как дела, Лидия Михайловна?

Женщина зажмурилась и замолчала.

— Она просит привести к ней какого-то мальчика, — пожаловалась Лиза.

Доктор покивал и поманил нас рукой:

— Давайте-ка поговорим в коридоре.

Мы, пребывая под впечатлением от увиденного, послушно вышли к нему.

— Ребята, я не очень знаю, что за история с Надеждой. И прежде, чем мы будем что-то сообщать нашим постояльцам, мы должны эту информацию проверить. Но даже если то, что вы рассказываете, — правда, не думаю, что Лидии Михайловне стоит знать об этом. Она и так мало, что понимает, не нужно ничего усугублять. Ей осталось совсем немного.

А то, что ваша школа хочет принять участие в её судьбе — похвально и достойно уважения, но дело в том, что оплата за её проживание внесена полностью.

— Кем внесена? — полюбопытствовала я.

— Эту информацию мы не разглашаем, — доктор старался говорить вежливо, но было видно, что он торопится.

— А кто это у неё на фотографиях? — спросила Лиза.

— Семья её. Муж и сын. Лет двадцать назад в аварии погибли.

— Она требует какого-то мальчика.

Доктор посмотрел на Лизу так, как будто она глупая.

— Разве не понятно, что она не в себе?

— А вы тут давно работаете? — мне хотелось выяснить хотя бы что-то.

— Лет шесть.

— А с Надеждой Эдуардовной вы были знакомы?

Он пожал плечами.

— Здесь все сотрудники знакомы друг с другом.

— Ну и как?

— Что как?

— Каким она была сотрудником?

— Нормальным.

— А пациентов вы всех здесь знаете?

— Постояльцев, — поправил он. — Тех, кто долго живёт, знаю.

— А Ольгу Викторовну Королёву, случайно, не помните?

— Нет, — с тяжёлым вздохом, показывая, что устал от моих вопросов, он покачал головой.

— А у Надежды Эдуардовны здесь были друзья? Подруги?

— Послушайте, девушка, я прервал обход. Спросите у Людмилы. Она должна знать.

Пока я всё это спрашивала, Лиза за спиной доктора корчила мне рожи, а как только он меня осадил, скороговоркой выпалила:

— А где у вас туалет?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Лиза, как угорелая, помчалась на первый этаж. Липа за ней. Я медленно побрела по длинному коридору с множеством дверей.