class="p1">Крювель плохо переносил жизнь в поместье-лагере, потеряв за три месяца более 11 кг. К тому же он жестоко обходился со своим телом, надеясь добиться отправки в Германию по состоянию здоровья: принимал ледяной душ, чтобы вызвать простуду, и царапал ноги ногтями, пока у него не образовались открытые язвы. Британцы разгадали эти уловки и отказались отпустить его. Крювель погрузился в мрачную депрессию, и лишь прибытие еще одного генерала – фон Тома – помогло ему снять напряжение.

Несмотря на совершенно разные темпераменты, они часами беседовали друг с другом. Крювель был немногословен, неулыбчив и всегда придерживался строгой дисциплины – фон Тома часами бродил, где хотел, считая соблюдение военных распорядков в тюрьме нелепым. Эти двое оба презирали нацистских лидеров: «кабацкие тирады» Геббельса вызывали у них отвращение, и они ненавидели Германа Геринга за его дворцы, набитые награбленными произведениями искусства, и его ремень с золотой бляхой «размером с книгу». Они также обменивались слухами о приступах безумия Гитлера (тот якобы иногда падал на землю и выл, как собака) и высмеивали его способ ведения войны. Но, соглашаясь, что на данный момент все ужасно, в долгосрочных прогнозах они расходились. До своего пленения Крювель видел только победы немцев и сохранял оптимизм. Более того, он отказывался даже думать о поражении, чтобы не сойти с ума от переживаний. Фон Тома же бодро заявлял, что война уже проиграна, и с удовольствием мучил этим Крювеля.

Британцам, безусловно, было приятно слышать, что высокопоставленные немецкие офицеры пренебрежительно отзываются о Гитлере. Но в беседе 22 марта 1943 г. 51-летние генералы предоставили также важные разведывательные данные. Во время затяжных дебатов о будущем Германии фон Тома высказал удивление тем, что Лондон все еще стоит, – бомбы должны были уже стереть его с лица земли. Крювель спросил, что он имеет в виду, и фон Тома передал некоторые слухи, которые слышал до своего пленения, о революционных новых ракетах, испытываемых в Пенемюнде, на побережье Балтийского моря, – об оружии возмездия. «Они там собрали огромные штуки», пояснил он, «они поднимаются на пятнадцать километров в стратосферу» и обрушивают на землю «кошмарный ужас». Что-то явно задержало их развертывание, но Лондон, несомненно, ждет неприятный сюрприз. Затем он процитировал высокопоставленного чиновника из Пенемюнде: «Подождите до следующего года, и начнется веселье!»

Фон Тома и Крювель не подозревали, что британцы записывали этот разговор. Как только правительство получило в свое распоряжение Трент-парк в 1939 г., сотрудники разведки выгородили в доме секретную комнату – под названием «комната M» (микрофонная) – и оснастили ее звукозаписывающим оборудованием, которое фиксировало семиминутные отрезки разговоров на граммофонных дисках. Затем они установили микрофоны в осветительные приборы в общей гостиной и в других местах, где могли собираться немцы. Запись разговоров между заключенными без их согласия нарушала Женевскую конвенцию, но британцы не беспокоились о таких мелочах.

Забавно, что большинство немецких офицеров в Трент-парке осознавало, что британцы, вероятно, пытаются их прослушивать: они постоянно предупреждали друг друга об опасности излишней разговорчивости и беспечной болтовни. Никогда не известно, что задумал противник. Но уже в следующий момент они начинали хвастаться всем, что скрывали во время официальных допросов, а также десятком других вещей, о которых британцы, вероятно, с удовольствием бы узнали. Более того, чтобы помочь новым заключенным акклиматизироваться, фон Тома часто проводил сеансы групповой терапии, во время которых советовал всем рассказать о своем военном опыте. «Ни один доносчик не справился бы с этим лучше», – прокомментировал один историк. Британские агенты без остановки слушали все это и иногда снабжали газеты фальшивыми историями, чтобы побудить заключенных к новым разговорам.

Содержание Трент-парка стоило ужасно дорого, но довольные и сытые генералы теряли бдительность, а британцы получали бесценную информацию. Например, спонтанная дискуссия между Крювелем и другим офицером о тактике боевых действий подводных лодок дала союзникам жизненно важное преимущество при высадке в Нормандии и в конечном итоге помогла отправить сотни немецких подводных лодок к морскому дьяволу. Но самая важная информация касалась «Фау»-оружия.

Британские официальные лица несколько месяцев обсуждали, насколько серьезно следует отнестись к Пенемюнде. Некоторые заявляли, что угроза преувеличена – мол, это смесь слухов и косвенных улик. Тем не менее несколько удачных совпадений свидетельствовали об обратном. В конце 1942 г. датский химик, обедавший в ресторане в Берлине, оказался рядом с двумя инженерами из Пенемюнде, которые сильно напились и принялись обсуждать последние испытания ракет; датчанин незамедлительно сообщил об этом разведке союзников. Затем фотограф, у которого при возвращении с разведывательного задания оставалась неиспользованной половина пленки, обнаружил, что его самолет пролетает над «пастью» мыса Пенемюнде. Он начал делать снимки и зафиксировал облако выхлопных газов в момент старта. Последующие изыскания показали, что поблизости находится электростанция, а также железнодорожные пути. Все это по-прежнему выглядело неоднозначно, но пугающее замечание фон Тома о неминуемом «веселье» окончательно подтвердило, что дела обстоят серьезно.

Фон Тома, кстати, был прав, предполагая, что что-то задержало производство оружия возмездия. Собственно, здесь сошлось несколько обстоятельств. Компоненты, используемые для запуска и управления ракетами, требовали тщательных испытаний, а их конструкция включала около 80 различных химических элементов и сплавов, в том числе редких и труднодоступных. Еще одной причиной задержки стала серия пожаров во время испытательных пусков в феврале 1943 г. С учетом цинизма фон Тома третья причина вызвала бы у него усмешку. В начале марта того же года Гитлеру приснился вещий сон: боги, предположительно, открыли ему, что программа ракет «Фау-2» потерпит неудачу; через несколько дней он приостановил весь проект. Это заставило ответственного за производство ракет в Пенемюнде трястись от ярости: мало нам дефицита и лишений военного времени, а также технических проблем, так теперь еще и «сны нашего верховного полководца», кипятился он.

Альберт Шпеер, единственный здравомыслящий нацист в окружении Гитлера, в течение следующих недель несколько вразумил фюрера, и как раз после беседы фон Тома и Крювеля работы в Пенемюнде возобновились. Итак, медленно, но уверенно оружие возмездия приближалось к развертыванию. А союзники, наоборот, немедленно, но неуверенно запаниковали.

Глава 29

По следу красных

После руководства шпионской сетью в мексиканской Нижней Калифорнии получивший недавно звание подполковника Борис Паш стал в конце 1942 г. отвечать за безопасность Манхэттенского проекта на Западном побережье США и провел несколько месяцев, расследуя нарушения в этом регионе. Он и не подозревал, что самая большая угроза проекту находилась прямо у него под носом, в Северной Калифорнии.

Хотя Соединенные Штаты и Советский Союз стали в 1941 г. союзниками в борьбе с Германией, СССР без малейших угрызений совести шпионил за американскими лабораториями, особенно за знаменитой Радиационной лабораторией Калифорнийского университета в Беркли. Она была жизненно важной частью Манхэттенского проекта, потому что располагала самыми мощными в мире циклотронами, необходимыми для обогащения урана. Когда Федеральное бюро расследований обнаружило доказательства того, что советские шпионы проникли в эту лабораторию, официальные лица пришли в ужас. Хуже того, абсолютно все выявленные шпионы были, по-видимому, тесно связаны с Робертом Оппенгеймером, который работал там до того, как занял пост в Лос-Аламосе.

ФБР впервые обратило внимание на Оппенгеймера после организации (незаконной) прослушки телефонных разговоров известного коммуниста Стива Нелсона в его доме в районе залива Сан-Франциско. Самый серьезный инцидент произошел в 1:30 ночи в конце марта 1943 г., когда один из студентов Оппенгеймера раскрыл Нелсону результаты нескольких секретных экспериментов по ядерному делению. Благодаря этому и другим информаторам Нелсон в конце концов получил весьма подробную картину исследований, проводившихся в Ок-Ридже, штат Теннесси, и Лос-Аламосе. Более того, Нелсон был замечен в передаче информации советским агентам. Во время разговора с этим студентом имя Оппенгеймера упоминалось несколько раз. Правда, Нелсон прямым текстом отрицал причастность Оппенгеймера к шпионажу; он даже жаловался на сопротивление физика и называл его «нервным». Но из разговора было понятно, что Нелсон лично знал Оппенгеймера, так что и без того подозрительные контрразведчики из ФБР стали еще больше сомневаться в лояльности Оппенгеймера. Бюро начало тщательно анализировать записи его телефонных разговоров и размещать своих агентов вокруг университетского клуба в Беркли,