соприкосновения нашихрук, и с каждым мгновением я все больше и больше впадала в ужас.

— Не бойся, — вдруг серьезно приказал Сициан, и его огненные глаза вонзились в меня молниями взгляда. Его кисть сжалась на моей, а я постаралась дышать глубже.

Не получалось. Горло сдавило спазмом.

Я закрыла глаза, стараясь не смотреть на происходящее. Перед мысленным взором вспыхнула горящая машина, океан огня и боли…

— Спокойно, — прозвучало рядом. — Я не позволю, чтобы с тобой произошло что-то плохое.

Голос дожа звучал твердо и одновременно почти ласково. Я не знаю, что он делал и зачем, меня начинала заливать паника. Коже на обратной стороне руки была все горячее.

— Открой глаза, — приказал он, но я уже не слишком хорошо соображала. Казалось, что он пытается сжечь меня на месте по кусочку. И начал, по-видимому, с ладони. — Открой! — приказал чуть резче, и мои веки сами собой поднялись, резко и быстро, словно подчиняться Красному дожу было особой функцией, заложенной в мой мозг.

Глаза распахнулись, и я увидела нечто ужасное. На моей руке, в самом центре ладони, плясал огонь. Я видела, как нижняя часть языка пламени касается моей кожи, как синеватая, более холодная плазма прыгает по мне, колышется, словно на фитиле свечи, а горячий желтый наконечник, превращающийся в калено-белое лезвие, стремится вверх, к моему лицу…

Захотелось кричать. Ужас сдавил грудную клетку, мешая вздохнуть, набрать побольше воздуха. Секунды утекали одна за другой, пока я смотрела на огонь, который внезапно начал приобретать другие очертания.

— Смотри, на что способно пламя, — почти шепотом проговорил дож.

А я и так смотрела. Не видела больше ничего вокруг. Только смертоносное желтое пятно, превращающееся почему-то вдруг в маленький росток цветка. Сперва оно сузилось, вытягиваясь в стебелек, а затем на его верхушке набух бутон, готовый вот-вот распуститься.

Но лепестки не сумели раскрыться, потому что я закричала, снова зажмурившись. Не в силах больше выносить раздирающий душу страх.

И в тот же миг все исчезло. Жар пропал, а дож отпустил мою руку, слегка встряхнув меня за плечи.

— Все, — сказал он негромко. — Все закончилось.

Я не верила и инстинктивно качала головой.

Он не касался меня и не говорил больше ничего, и несколько бесконечных мгновений прошли в тишине. Когда сердце стало стучать чуть менее бешено, я сумела вздохнуть и открыть глаза. Передвзглядомстояла бледная пелена, с трудом удалось проморгаться.

Дож все также сидел рядом со мной на столешнице, но смотрел куда-то перед собой. Его брови были едва различимо сдвинуты, радужки оставались темно-красными, почти коричневыми. И это делало опасного и пугающего повелителя Огненной империи почти человеком.

Впрочем, воспоминаний о том, кем он являлся на самом деле, хватало, чтобы не обольщаться.

Но чем больше я приходила в себя, тем сильнее понимала, что разочаровала его. И несмотря на то, что мне хотелось кричать и злиться, может быть даже бить посуду и кидаться тяжелыми предметами от того, какой страх он заставил меня испытать, я… все равно чувствовала, как сжимается в груди что-то бестолковое и влюбленное.

Разочаровала…

— Кроме нас в мире есть ещё аватары воздуха, воды и земли, — продолжил вдруг дож невозмутимо, словно ничего не произошло. — Все мы считаемся потомками богов, поэтому испокон веков в наших руках — власть над империями.

— А люди, получается, вам подчиняются? — уточнила я.

— Да, — кивнул он. — В империи Огненной луны, к примеру, около ста миллионов человек. В Айреморе — сорок миллионов…

Я нахмурилась.

— Так, погоди… — немного кашлянула, пытаясь заново втянуться в разговор, словно и впрямь ничего не случилось. — Но ты не рассказал, почему драконов, то есть аватаров огня, так мало? Почему только ты один?

— Не я один, — покачал головой Сициан. — Ещё мой сын Элар и дочь Анаис. Но Анаис пока не умеет перевоплощаться и вряд ли научится, а Элар делает это неуверенно. Его дракон слаб.

— Так а где же остальные? И почему Анаис не научится?

Дож пожал плечами. Складка между его бровей так и не разгладилась.

— Аватаров не может быть много, — ответил он. — Таков закон природы. Во все времена в среднем драконов одновременно существовало не более трех или четырех. Максимум в геносе Огненной луны семь сотен лет назад было девять взрослых драконов, вступивших в силу. Но это единственный раз за всю историю от сотворения мира. Наша империя тогда переживала свой рассвет.

— А в чем… сложность? — осторожно спросила я, не вполне понимая. Казалось бы: рожай себе драконят да рожай. Делов-то куча, правда?..

— Не все дети драконов становятся драконами, — ответил дож и все же коротко взглянул на меня. — Большинство остаются простыми людьми.

Вот теперь все потихоньку начало вставать на свои места. От внезапной новости я даже позабыла о своих переживаниях.

— Вот, значит, почему твои аурии должны быть сильными чарогницами, — кивнула я. — И вот почему их должно быть много. Если предположить, что драконом становится один ребенок, скажем, из десяти, то тебе уже придется неплохо так поработать, — я сдавленно и нервно усмехнулась. Дож не перебивал, внимательно наблюдая за моими умозаключениями. — А если один из сотни?

Мне даже поплохело. А проклятая ревность где-то внутри ощерилась ежовыми иглами и начала кататься вдоль и поперек по желудку. Туда-сюда, туда-сюда…

Нет уж, столько соперниц за сердце дожа я явно не потяну. Даже если вспомнить, что мои чувства ненастоящие, это все равно оставалось тяжелым знанием.

Дож так ничего и не сказал. Но, судя по его спокойному лицу, ошибки в моих размышлениях не было.

— Это ужасно, — наконец резюмировала я, не сдержавшись. — Терпеть столько любовниц рядом. — Апотом поспешно добавила, поймав ставший чуть насмешливым взгляд: —Это было бы ужасно, если бы мне было до этого хоть какое-то дело.

И, сжав губы, сложила руки на груди, тоже отвернувшись.

— А тебе нет до этого дела? — уточнил дож мягко.

— Правильно, — кивнула в ответ. — Я за честность. А между нами нет честности, мои чувства ненастоящие, а ты сделал меня лаурией только в благодарность за новость о заговоре. Поэтому количество твоих любовниц, вашество, меня совершенно не беспоко…

— А как живут мужчины и женщины в твоем мире? — вдруг спросил дож, внимательно взглянув на меня. И что-то было в его взгляде такое, что пронзило меня насквозь.

По позвоночнику вниз спустился жар.

— О чем тут рассказывать? — неуверенно бросила я. — Наверняка люди у вас живут так же. Есть мужчина и женщина, они выбирают друг друга один раз и на всю жизнь…

В голове, как назло, мелькнуло воспоминание о повторных браках, об изменах и полигамной любви.