К обеду это коловращение мыслей стало мучительным и напоминало случайно подхваченный навязчивый мотивчик, преследующий весь день. Терехов попытался разорвать порочный круг, оставив инструмент на точке, сбегал на стан и там, наскоро, приготовил на сковороде шулюмку — распаренные сухари с тушёнкой, луком и красным перцем. После еды и тепла стало клонить в сон, однако стоило прилечь, как в воображении тут же всплыла картинка: несущийся по плоскогорью гнедой жеребец с помощницей на верёвке. Зрелище было настолько живым и объёмным, что содрогалась душа и возникала уверенность, будто он видел это воочию... или, может, в самом деле подсмотрел сон Палёны. Избавиться от навязчивых мыслей не удалось и во второй половине дня, если не считать короткого промежутка, когда он исправлял ошибку и перемерял углы.

Именно в этот момент он случайно заметил игру светотеней на фоне курумника, осыпающего склон. Утром это мельтешение пятен можно было принять за отражённое колебание бликов на реке, но сейчас солнце и половина неба были укрыты пенной молочной тучей. И ещё он увидел, что сиреневые лишайники на камнях меняют цвет, согласуясь с игрой белых и серых пятен: становятся то ярко красными, то пронзительно синими, будто меняются светофильтры. Он запоздало вспомнил про теодолит, быстро навёл трубу, но от волнения дыхнул на окуляр. И пока протирал оптику, стогообразное играющее пятно стало перемещаться вверх, и отбить какую-нибудь приметную точку на земле, дабы уловить отклонение луча, не удалось. Однако тридцатикратное приближение позволило на мгновение заметить странный эффект: пятна мельтешили не в одной плоскости, а будто проецировались на разных экранах или слоях. Причём белые — на ближнем, серые — на дальнем, и когда они совмещались, лишайники вспыхивали другими красками.

В этот миг и промелькнула мысль, что он видит искривлённое пространство. С какой стати и почему это пришло в голову, непонятно, однако это определение зависло в сознании.

Тем временем пятно поднялось над землёй и стало резко сокращаться, распуская круги по воздуху, словно брошенный в воду камень. И как только исчезло, с неба посыпался снег, и вдруг ударил гром, по-летнему раскатистый, долгий. «Искривилось не пространство, а мозги! — подумал Андрей. — Игра светотеней была предтечей обыкновенной грозы, только и всего. Надо бы спросить у синоптиков, как называется такое климатическое явление».

Снежный заряд длился несколько минут, а потом резко опал, и на горизонте из белой пелены возник всадник с ведомым конём. Он шёл рысью и направлялся точно к Терехову. Судя по камуфляжу — солдат, но сидит в седле, как пастух — ноги вперёд и врастопырку, а пограничников на конной подготовке учат кавалерийской посадке, на укороченных стременах. Когда оставалось шагов сорок, Андрей признал Мундусова — другого алтайца на погранзаставе не было. И сразу впился глазами в коней: ведомой была кобылица, но залепленная снегом — не поймёшь, какой масти, вроде, серая! Уж не словил ли её алтаец? Конюх в это время спешился и стал приближаться как-то виновато-покорно: то ли кивал, то ли голова у него дёргалась вперёд, как у Севы. В трёх шагах остановился и поклонился в пояс, сложив руки перед собой.

— Якши ба! Здравствуй, Терех-ада!

— Здорово, Мундусов! — Терехов пошёл к ведомой лошади. — Уж не мою ли привёл?

— Твоя привёл! — обрадовался и заволновался конюх. — Твой ат!

Андрей смёл снег с морды кобылицы и отступил.

— Так это не моя, Мундусов! Серая, но не моя. Моя же в яблоках!

— Твой, твой! — быстро заговорил тот, путая языки. — Айбыла... Просить тебя хотел, Терех-алып! Садись, поедем! Надо ехать! Кам айбыла...

— Куда ехать-то?

— Айылда, в гости ходить! Кам просил, шаман! Меня послал дух! Я кул, слуга, слушал и ехал. Один не приезжай — сказал.

— Какой дух? Ты что, Мундусов? У меня работа стоит!

Похоже, от волнения он вообще забыл русский и выдал длинную фразу по-алтайски, но спохватился и перевёл:

— Дух твой конь даст! Твой конь угнали, жеребец и кобыла?

Терехов насторожился.

— Угнали... Так что, дух твой лошадей нашёл?

— Нашёл, нашёл! Меня послал, сказал: вези Терех, конь отдам. Совсем отдам, больше не возьму.

— Сначала угнал, теперь возвращает? Забавные занятия у ваших духов!

Мундусов согласно закивал, однако заговорил отрицательно:

— Этот шаман не наш, не алтай. Ваш шаман, дух казыр, злой. Уй-кижи!

— Что значит — уй-кижи?

— Женщина! — чему-то обрадовался конюх. — Кыс, кыс, девушка.

— Шаманка, что ли?

— Дух кам! — опасливым полушёпотом заговорил тот, подавая повод. — Мёртвый дух, шаман дна земли! Кара мегиртке, чёрный сова. Садись ехать. Велел везти!

— Чёрная сова?

— Чёрный сова — мёртвый дух!

— Принцесса Укока?

— Дух земли! — Мундусов постучал подошвой. — Тот мир!

— Велела привезти меня?

— Велел! Он велел! Терех-баалу, дорогой, аргада, спасать надо Мундусов. Тебе коня спасать, мне дух спасать. Я кул шаман, слуга. Приказ не делать — ум отберёт, дух отберёт. Камень сделает, камень-баба, истукан! Кара мегиртке летает, садиться будет, пища клевать, голова срать.

— Никуда я не поеду! — возмутился Терехов. — Она вас тут запугала, а вы верите... Ничего она с тобой не сделает!

— Ваш шаман Мешков тоже думал — не сделает, — отпарировал конюх. — А дух земли сделал! Верёвка на ноги вязал, по камень волок. Мешков помер.

— Как — помер?

— Совсем помер! Неживой был, ворон клевать хотел. Наряд его нашёл, жена лечил, камлал — ожил. Мегиртке — дух страшный.

— Да не трусь, Мундусов, — не совсем уверенно произнёс Терехов. — Ты же боец Красной армии! А веришь в духов. Езжай и передай этой шаманке: сама угнала лошадей, пусть сама и возвращает.

В это время над головами громыхнуло, кони от неожиданности шарахнулись в стороны, чуть не вырвав поводья, а конюх испуганно присел.

— Уй-кижи злой! Шаман сердится! Чёрный мегиртке летит!

— Это гроза, Мундусов! — Андрей и сам непроизвольно вздрогнул. — Видишь — туча? Грозы не слыхал? Ты в школе учился?

Конюх остался сидеть на корточках.

— Дух аркан кидал, кыс поймал, конём таскал. Мешкова до смерти таскал, кыс пожалел, живой оставил.

Терехов от его слов опять вздрогнул, вспомнив Палёну.

— Чего-чего? Какой кыс?

— Большой кыс, красивый девушка. Капитана ох любит... Наряд привёз, санчасть лежит кыс, плачет...

— Это же ей приснилось!

— Приснилось... А спина болит, вся кость болит, — Мундусов загоревал. — Капитан санчасть сидит, смотрит... Дух меня аркан возьмёт, таскать будет...

— Твой капитан сам сюда этого духа привёз! — отпарировал Терехов. — Вот пусть сам и расхлёбывается с ней.