Меня начало трясти, но я сказала с вызовом:

– Ты не можешь уехать. Я запрещаю. Мой отец запрещает.

– Нет, мое дитя, ни слова больше! – Адриана устало поднялась с кровати и подошла ко мне. Лицо ее выглядело изможденным, она словно постарела на несколько лет за один день. – Мы должны уехать. Ее брат умер, а мой сын требует возвращения жены. Он прислал брата Тадео, чтобы сопровождать нас. Если мы не подчинимся, будет скандал. Идем, мы должны вернуться в твои апартаменты. Ты не обулась. Простудишься до смерти, и тогда твой отец действительно снимет с нас голову.

– Непременно, – с угрозой сказала я, обращаясь к Джулии. – Он никогда не простит тебя. Когда он узнает, что́ ты наговорила, то не позволит тебе и близко подойти к Риму.

Джулия не ответила, даже не посмотрела в мою сторону, а Адриана вывела меня через переднюю, где в ужасе застыли служанки Джулии и сверкал взглядом брат Тадео. В коридоре туда-сюда расхаживала Пантализея. Она тут же взяла меня под свою опеку. Адриана повернулась было, но я остановила ее:

– Постой.

Она замерла. Посмотрела на меня глазами, полными отчаяния.

– Это не может быть правдой, – сказала я. – Зачем бы папочка стал делать такое?

Она опустила взгляд:

– Я не могу отвечать за него. Знаю только, что перед нашим отъездом из Рима Родриго велел мне не вмешиваться, если твой муж и Джулия… – Она замолчала. А когда наконец заговорила снова, смирение в ее голосе заставило меня усомниться во всем, во что я верила, на что полагалась, чему хранила преданность. Весь мой мир словно стал рушиться вокруг меня. – Но они никогда ничего такого не делали. Он ни разу не звал ее к себе. Я думаю, ты небезразлична Джованни, что бы он ни натворил. И ты должна отвечать ему взаимностью. Делай все, что нужно, лишь бы вернуть его доверие. Нам угрожают французы. Милан их поддерживает, и их армия растопчет нас. Теперь тебе нужна защита Джованни. Если твой отец потерпит поражение, то у тебя не останется никого другого. – Она наклонилась ко мне, прикоснулась губами к моей щеке. – Храни тебя Господь, Лукреция! Больше я за тебя не отвечаю.

Она вернулась в покои Джулии. Вместе с ней ушло мое детство, рассыпалась хрупкая иллюзия безопасности. Внутри меня воцарилась пустота; было ужасающее ощущение, что меня обманули, заманили в западню, приготовленную другими людьми ради целей, которых я не понимала. Я больше не знала, защищала меня Джулия или обманывала. Не была уверена, друг она мне или враг. Знала только, что чувствую себя потерянной во дворце, который мне не принадлежит, в мире, где истина непроницаема и ускользает как тень.

Пантализея довела меня до моих апартаментов, раздела и уложила в постель, а сама встала на стражу у моей кровати. И я поняла, что в одном Джулия не солгала: Джованни и в самом деле рано или поздно придет ко мне.

Помоги мне Господь, если я попытаюсь ему противиться!

Тянулись дни, складывались в недели.

Я не покидала своих апартаментов, делая вид, будто повредила руку на верховой прогулке во время визита Гонзага. Пантализея и Никола бесшумно скользили по палаццо. Они принесли мне новость о поспешном отъезде Адрианы и Джулии, после чего уехал и сам Джованни – в свою загородную виллу. Я избегала подходить к окнам, хотя cortile уже вычистили, а искалеченное тело Цакапо висело на пьяцце, где его клевали чайки да во́роны, – как мрачное напоминание об участи изменника.

Впервые в жизни я осталась одна, без Адрианы или Джулии, не к кому было обратиться за советом. Одиночество оказалось таким неожиданным, что поначалу я не знала, чем занять себя. Лежала без сна по ночам, снова и снова мучила себя откровениями Джулии, образом отца, который посылает ее к Хуану, словно вещь, за которую он заплатил, что в известном смысле было правдой.

Сомнения одолевали меня. Он ведь любил ее. Я знала, что любил. Когда острота первоначального потрясения спала, я стала думать, что все ее обвинения имели целью лишь уязвить меня. Разве она когда-нибудь говорила правду? Возможно, Джулии и не удалось соблазнить здесь моего мужа, но Адриана подтвердила, что получила распоряжение не вмешиваться. Да, Адриана советовала мне проявлять осторожность, потому что против нас ополчились внешние силы, но ведь она столько высмеивала Джулию в прошлом. Ни одному их слову нельзя верить, убеждала я себя, а если они и говорят правду, то у папочки были свои основания для таких решений. Он всегда действовал в наших интересах, ради семьи, которую любил больше самой жизни.

И все же я никак не могла забыть того, что наговорила мне Джулия. И когда лето перешло в осень, с моря налетели ветры, гнетущие город, и туман окутал палаццо, я отправилась в плавание по миру теней, где ничто из того, что я чувствовала или видела, больше не казалось реальным.

Письма не приходили. Меня это не удивляло. Джованни наверняка распорядился, чтобы вся почта направлялась ему. И все же отсутствие новостей вселяло тревогу. Я понятия не имела, что происходит за стенами Пезаро, не укрылись ли папочка и Чезаре в замке Святого Ангела, когда французы прорвались к Милану, встретил ли французский король сопротивление, торжествует ли Неаполь или пал?

Вечно это пустое существование продолжаться не могло, оно должно было закончиться. И оно закончилось. Однажды незадолго до Рождества я пробудилась от бессвязных снов под цоканье копыт въезжающих в cortile коней. Вскоре прибежала Пантализея с вестью.

Вернулся Джованни.

За час я вымылась, причесалась, оделась в платье золотистого шелка, скроенное по миланской моде – с квадратным вырезом корсажа и светло-зелеными рукавами с бантами, волосы спрятала под батистовым чепцом, на пальцах никаких драгоценностей. Я хотела, чтобы он увидел девичью невинность, но, когда на пороге появился мой муж в сапогах, очищенных от дорожной грязи, щеки у меня зарумянились. В руке он держал сумку.

Я заранее отправила своих дам в первую anticamera со строгим приказом оставаться там, пока не позову. Не хотелось, чтобы они слышали, что будет происходить между нами. Оставшись наедине с мужем – в первый раз после нашего приезда в Пезаро и полтора года спустя после нашей свадьбы, – я спрашивала себя, что именно он приготовил для меня. От страха сердцебиение у меня участилось, а я не могла оторвать взгляд от его сумки. Не принес ли он какие-то пыточные инструменты?

– Вы хорошо выглядите.

Он двинулся к стульям у огня, сел перед инкрустированным столиком, куда Пантализея поставила кубки и кувшин со светлым фраскастийским вином. Неразбавленным. Если я должна покориться, то мне нужно как можно сильнее притупить чувства.

Я налила вина, стараясь больше не смотреть на сумку у его ног.

«У мужчин бывают странные аппетиты…»

Он принял кубок с непонятной полуулыбкой.

– А вы? Я хотел спросить, как поживаете? Извините, что слишком долго отсутствовал. Ничего не мог поделать. – Он помолчал, чтобы его следующие слова прозвучали еще более веско. – Мне пришлось побывать в Милане – приветствовал там французского короля.