Вернувшись в свои комнаты, несколько часов перед сном я провел за чтением политических газет, которые купил днем, в надежде овладеть языком тори. Несмотря на уверения Элиаса, я сомневался, что человек настолько неискушенный в политике, как я, мог бы сойти за приверженца тори. С другой стороны, я знал, что мое положение богатого купца из Вест-Индии компенсирует любые мои ошибки, а мое невежество было частью избранного мной образа. Они могут смотреть на меня, ухмыляться и думать: неужели этот парень возомнил, что может запросто вступить в наши ряды? Маловероятно, что они посмотрят на меня и заключат, что я переодетый беглый преступник, который хочет понять, почему с ним обошлись столь несправедливо.

Я прибыл в таверну около восьми часов утра. Таверна находилась на востоке от Ковент-Гардена, и из нее открывался прекрасный вид на избирательную площадку, устроенную на площади. Хотя до выборов было еще больше недели, площадь уже напоминала ярмарку, только без пожирателей огня и канатоходцев. Мужчины, одетые в зеленое с белым (цвета Мелбери) или в синее с оранжевым (цвета его оппонента, Альберта Херткома), ходили по площади с плакатами или раздавали листовки. Тут же расхаживали симпатичные девушки, готовые агитировать за того или другого кандидата. Уличные торговцы толкали свои тележки в толпе, и, естественно, вокруг сновали многочисленные воры, которых всегда особенно привлекают подобные события. В прохладном воздухе стоял запах жареной свинины и портящихся устриц.

Я вошел в таверну и назвал свое имя джентльмену, сидевшему у входа. Он внимательно изучил длинный список, составленный мелким почерком, и пропустил меня внутрь. Я сел за свободный столик, но вскоре ко мне присоединились вновь прибывшие господа самого преуспевающего вида. Многие были знакомы друг с другом, но некоторые, как и я, держались поодиночке. После того как разнесли по первой кружке слабого пива и свежий белый хлеб, я почувствовал себя более непринужденно.

Слева от меня сидел тучный мужчина, который, по его словам, занимался импортом восточных товаров. Он превозносил Мелбери за честность, преданность Церкви и готовность выступить против продажности вигов. Во всем этом я вскоре смог убедиться и сам, ибо, после того как мы закусили, я заметил джентльмена приятной наружности, который пробирался сквозь толпу в центр зала, здороваясь по пути то с одним, то с другим. Без всякого сомнения, это был Мелбери, и мое сердце упало. Вот человек, победивший меня в поединке, который я считал самым для себя важным. Я никогда прежде его не видел, и, несмотря на то, что он показался мне заурядным, без какого-то ни было блеска или намека на гениальность, он необъяснимым образом производил впечатление человека достойного – почему-то именно это слово пришло мне на ум, – и я ощутил себя по сравнению с ним незначительным и никчемным.

Когда он начал говорить, я почти не слышал его слов, настолько внимательно изучал его фигуру, лицо и манеру держаться. Но поняв, что речь подходит к концу, я заставил себя выйти из оцепенения и послушать хотя бы заключительные слова.

– Я не могу сказать, что все избиратели Вестминстера должны голосовать за меня, – объявил кандидат в заключение, – а только те, которым ненавистна коррупция. Если кто-то из вас, джентльмены, не возражает, что вашими деньгами набивают карманы нечистые на руку члены палаты и их ставленники, если вам доставляет удовольствие видеть, как разрушается и ослабевает Церковь, и если вы допускаете, что ограниченные люди с мелочными амбициями должны определять будущее нашей страны, руководствуясь личной жадностью и стяжательством, тогда вы, безусловно, должны голосовать за мистера Херткома. Никто из присутствующих здесь вас за это не осудит. Я благодарен Создателю, что живу в свободной стране, где каждый может сделать собственный выбор. Однако если вам больше по душе человек, который будет бороться с коррупцией и безбожным деизмом, который будет прилагать все усилия, чтобы восстановить былую славу страны, какую она знала до того, как появились биржевые маклеры, долг и позор, то я призываю вас проголосовать за меня. И если вы собираетесь поступить именно так, я приглашаю вас выпить еще по стаканчику пива за наше великое королевство.

Затем мой новый друг импортер принялся восхвалять речь Мелбери, словно тот был вторым Цицероном. Следовало признать: муж Мириам обладал красноречием и был не лишен личного обаяния, но меня ослепляла зависть.

– Вы должны знать, – сказал мой сосед по столику, – он необычайно хорош в личной беседе. Очень жаль, что каждый избиратель в Вестминстере не может провести хотя бы пяти минут, беседуя с мистером Мелбери. Уверен, это бы все решило, ибо, если вам доводилось слышать выступление мистера Херткома, вы знаете, что он просто болван. А мистера Мелбери, напротив, отличают остроумие и интеллект.

– Придется поверить вам на слово, – сказал я, – поскольку я никогда с ним не встречался.

Импортер понял намек и пообещал представить меня до окончания завтрака. Не прошло и минуты, как он вытащил меня из-за стола и новел в дальний конец зала, где сидел мистер Мелбери, занятый беседой с угрюмого вида молодым человеком.

– Простите, мистер Мелбери, сэр, я хотел представить вам одного господина.

Мелбери поднял голову и одарил нас улыбкой политика. Не могу не отдать ему должное, сделал он это фантастически хорошо, поскольку на короткий миг я был обезоружен и увидел в нем мужчину приятной наружности, с решительными скулами, с некрупным, но мужественным носом и живыми голубыми глазами. Некоторые мужчины знают, что привлекательны, и напускают на себя высокомерный вид, Мелбери же, напротив, производил впечатление человека, пребывавшего в гармонии с собой и с окружающим миром, и эта уверенность придавала ему силу и обаяние. На нем был модный завитой парик и приятный синий костюм. Но его главным достоинством была ослепительная белозубая улыбка, излучавшая дружелюбие, которое вызвало во мне чувство обиды. Признаюсь, даже моя неприязнь к этого человеку начала затухать, хотя я отчаянно этому сопротивлялся.

– Да, здравствуйте, сэр, – сказал он импортеру, явно его не припоминая. Скорее всего они виделись один раз, когда его представили в таких же обстоятельствах, как теперь меня.

– Прекрасная речь, мистер Мелбери, прекрасная. А, да. Сэр, это – мистер Мэтью Эванс, который недавно вернулся к нам из Вест-Индии и живо интересуется политикой тори.

Мелбери взял мою правую руку обеими руками и пожал ее.

– Очень рад это слышать, мистер Эванс. Кажется, все в городе только и говорят о вас, и я рад познакомиться со столь популярной личностью, в особенности если это к тому же и сторонник нашей партии. Как правило, люди, возвращающиеся из Вест-Индии, поддерживают вигов, и мне приятно иметь дело с исключением.

В его манере общения я заметил некоторую холодность. За его обаятельной улыбкой и приятным лицом скрывалось равнодушие, и я сразу обрадовался: это помогало мне лелеять свою неприязнь и обиду. Однако в мою задачу не входило ни выискивать в Мелбери недостатки, ни разоблачать тщательно скрываемую чопорность, нередко встречающуюся у представителей старых семей. Моей задачей было понравиться ему, сделать его своим союзником, чтобы использовать его поддержку после того, как он выиграет выборы.