Думаю, Догмилл не удовлетворился бы одним презрением в ответ на мое замечание, если бы свидетельницей нашего разговора не стала дама с симпатичными золотистыми локонами, выбивающимися из-под широкополой шляпы, щедро украшенной перьями. Она окинула изучающим взглядом меня, а потом моего соперника. Затем обмахнула себя веером, оттягивая время и разжигая наше любопытство по поводу того, что она собиралась нам сказать.

– Признаюсь, – сказала она Догмиллу, – я должна согласиться с этим джентльменом. Я считаю подобные увеселения ужасающе бесчеловечными. Бедное создание, вынести столько страданий, прежде чем умереть!

Лицо Догмилла стало пунцовым, и было видно, что он невероятно смущен. У меня не было полной уверенности, что человек такой физической силы и темперамента может снести подобное словесное оскорбление, тем более что его роль доверенного лица кандидата не позволяла ему предпринять в отношении меня более решительные меры. Именно по этой причине я решил не останавливаться.

– Вас, безусловно, отличает незаурядный ум, – сказал я, поклонившись, – раз вы понимаете низость данного развлечения. Надеюсь, вы разделяете мои опасения.

Она улыбнулась мне:

– Я их действительно разделяю, сэр.

– Мне хотелось бы, чтобы вы знали, что мистер Гриффин Мелбери тоже разделяет мои опасения, – прибавил я, рассчитывая, что мои слова еще больше разозлят Догмилла.

Мой расчет оправдался.

– Сударь, – сказал он мне. – Следуйте за мной.

Как джентльмен я должен был согласиться, отказаться значило взбесить его еще больше. Естественно, я отказался.

– Я бы предпочитал обсуждать эти вопросы здесь, – сказал я. – Не вижу причин, по которым вопросы обращения с гусями нельзя было бы обсуждать публично. Это ведь не вопросы любви или денег, которые требуют уединения.

Догмилл остолбенел от изумления. Не думаю, что кто-то хоть раз в жизни дразнил его подобным образом.

– Сударь, я желаю говорить с вами наедине.

– А я желаю говорить с вами на публике. Ума не приложу, что делать, поскольку наши желания совершенно противоположны. Может быть, положение частичного уединения удовлетворит нас обоих.

Дама с золотистыми локонами прыснула со смеху, и для Догмилла это было подобно удару ножом в спину. Думаю, если бы на ее месте был мужчина, то Догмилл, невзирая на его обязанности на этом светском мероприятии, ударил бы ее по лицу не колеблясь.

– Мистер Эванс, – наконец вымолвил он, – это собрание сторонников мистера Херткома. Поскольку вы таковым не являетесь и к тому же проявили грубость, агитируя за тори, я прошу вас удалиться.

– Я не сторонник вигов, но мне чрезвычайно симпатичен мистер Хертком, и я поддерживаю его от всего сердца во всех его других начинаниях. Что касается лестных слов, сказанных мной в адрес кандидата тори, я не вижу в этом ничего предосудительного. Точно так же, посещая одно из мероприятий мистера Мелбери, я не колеблясь могу сказать, насколько приятным нахожу мистера Херткома.

Хертком улыбнулся и чуть было не поклонился мне, но потом передумал. Он понял, что больше не может поддерживать меня открыто.

– Я слышал, – продолжил я, – что вы чрезвычайно несдержанный человек. Кроме того, я сам видел, как вы варварски вели себя по отношению к своему слуге. Всем известно, насколько вы недобры к бедным и нуждающимся. Теперь я вижу, что вы недобры к животным, что, вероятно, даже еще хуже, поскольку они не могут сами выбрать свой жизненный путь. Глядя на нищего, невольно задаешься вопросом, насколько он сам виноват в том, что его жизнь не сложилась более благополучно. Но разве бедная птица могла сделать выбор, который привел ее к столь ужасающему концу?

– Никто, – вымолвил Догмилл охрипшим от гнева голосом, – никогда не говорил со мной так.

– Не могу отвечать за то, что делали или не делали другие, – спокойно сказал я. – Могу лишь отвечать за себя. Мне было бы стыдно называться тори и англичанином, если бы я смолчал при виде подобного поведения.

Лицо Догмилла приобрело все немыслимые оттенки красного цвета. Он сжал кулаки и топнул ногой. Вокруг нас собралась толпа, словно мы были боксерами в поединке, и я полагал, что такой исход был вполне вероятен.

– Кто вас сюда позвал? – наконец спросил он. – По чьему приглашению вы прибыли сюда, чтобы испортить наше развлечение? Кто-нибудь спрашивал ваше мнение насчет обращения со скотом? Мне не приходилось еще иметь дело с подобной невоспитанностью, и я полагаю, ваши высказывания выдают ваше деревенское невежество. Если бы кто-то посмел разговаривать со мной в подобной манере, то, не будь я доверенным лицом в важной избирательной кампании, я бы не колеблясь поступил с ним так, как он этого заслуживает. Но я раскусил ваш план. Вы явились сюда, чтобы спровоцировать меня, чтобы газетам тори было о чем написать. Я не дам им такого повода.

Я посмотрел на мистера Догмилла, на собравшихся и снова на Догмилла.

– Вы очень разгорячены, – сказал я спокойно. – Я полагал, мы с вами просто беседовали, но теперь вижу, что вы оскорбляете меня самым грубым образом. Легко говорить о том, что бы вы сделали, если бы могли. Труднее сказать, что вы собираетесь сделать прямо сейчас. Вы сказали, что вызвали бы меня, если бы могли. А я вам скажу, что вы бы меня вызвали, если бы были мужчиной. Если желаете извиниться передо мной, сударь, можете послать ко мне в мои апартаменты на Вайн-стрит. Засим желаю вам хорошего дня и надеюсь, что вы научитесь более учтивым манерам.

Я не обернулся, чтобы увидеть его смятение, но думаю, оно было велико, поскольку услышал, как дама с золотистыми локонами ахнула от изумления, а может быть, от ужаса.

Достигнув определенного успеха в продвижении своих интересов в качестве мистера Эванса, я решил, что настала пора для Бенджамина Уивера заняться расследованием причин собственного краха. Идея Элиаса о том, что я стану появляться в менее привлекательных районах города, показалась мне в относительно безопасной обстановке таверны замечательной. Однако, пробираясь по улицам Уоппинга, я думал, каким же надо было быть глупцом, чтобы отважиться на столь опасную авантюру. Любая группа жаждущих награды негодяев могла схватить меня и затащить в ближайший мировой суд. Правда, чтобы сделать это, они должны были знать меня в лицо и узнать при встрече. Я надеялся, что темнота на улицах и натянутая на глаза шляпа относительно надежно меня защитят, по крайней мере до того момента, когда я буду готов, чтобы меня увидели.

Кроме того, я не имел выбора. Мне предстояли дела, которые были не под силу человеку положения Мэтью Эванса. Поэтому я бодро подошел к нужному дому, постучался и спросил миссис Йейт. Разговаривая с домовладелицей, я низко наклонил голову, но изнуренное создание, у которого едва хватило сил, чтобы повернуть ручку двери, не обратило на это никакого внимания. Она не спросила ни как меня зовут, ни по какому делу я пришел. Она лишь показала наверх, когда я назвал имя женщины. У меня возникло подозрение, что ей было не впервой посылать мужчин в эти комнаты. Может быть, в отсутствие заработка мужа миссис Йейт была вынуждена зарабатывать на жизнь проституцией. Я гадал, как она отреагирует на мое появление. Если бы я мог задать нужные вопросы и уйти, слухи о моем визите быстро бы распространились, а план Элиаса был бы исполнен без риска для моей жизни.