Снова смотрю в окно. Луна ярко светит и мудро взирает на меня сверху вниз. Будто привыкла уже к такому.

Голоса.

Теперь я точно слышу голоса. За дверью комнаты. Они еле различимые, будто люди обмениваются секретами, что-то заговорщически нашептывают. Я подавляю тревогу и прислоняюсь к двери, прислушиваясь. Она слегка приоткрыта, сквозь щелку я вижу Марка, Джузеппе и еще нескольких мужчин.

Кто они такие? И что здесь делает Джузеппе? Вряд ли Марк рискнул бы приехать сюда в одиночку. Конечно, он хотел бы видеть здесь своего лучшего слугу для защиты. На территории «Ндрангеты», к которой он питает ненависть. Но почему они так тихо разговаривают? Марк хмурится и кивает.

Мне очень хочется увидеть лица его собеседников. Их голоса более взрослые, говорят они на быстром, но грубоватом итальянском. Но я не могу уловить слов, хотя все же слышу одно — «Ндрангета».

Дважды.

Скрипит пол. Разговор прекращается. Мне удается мельком увидеть лицо третьего мужчины. Он очень пожилой, лет восьмидесяти. Я знаю его, не помню откуда, но знаю. Этот мужчина явно известен.

Марк шагает к нашей комнате, и я отпрыгиваю от двери, стараясь выглядеть непринужденно. Однако, когда он заходит, я как дура стою посреди комнаты.

— Икс?

— Да.

— Ты в порядке? — хмурится он.

— Да, конечно. Я… я только что проснулась. Боже, тебе не стоило разрешать мне столько спать. Извини. Извини. Я еще не пришла в себя.

Кажется, мой бессвязный лепет успокаивает Марка. Он перестает хмуриться.

— Ладно, тебе лучше бы побыстрее собраться. Очень скоро начнется подготовка к мистерии.

Только сейчас я понимаю, что Марк в смокинге. Уже принял душ и навел лоск.

— О… Но что мне надеть?

— Ничего.

— Что?

— Просто прими душ, carissima. Это все, что от тебя требуется. В остальном помогут девушки.

Он поворачивается и уходит. Стараюсь подавить страх и иду в душ. Горячая вода успокаивает. Как только я насухо вытерлась, заходят прислужницы в простых белых туниках. Откуда эти девушки? Каким образом их отбирают на работу?

Икс, просто прими это.

Мои тревоги отчасти смешаны с радостным предвкушением. Я вспоминаю, как наслаждалась — по крайней мере поначалу — эротичным характером второй мистерии, чувством внутренней свободы и силы.

Тогда поехали, я готова.

Готова к чему бы то ни было.

Девушки улыбаются, по-английски они совсем не говорят, а их итальянский с очень заметным калабрийским акцентом. Я не могу разобрать ни слова. Но это и не важно: я понимаю, что они хотят от меня.

Одна девушка указывает на кровать, и я робко сажусь, ведь под полотенцем на мне ничего нет. Мое смущение, кажется, никого не волнует. Прислужницы снимают полотенце, и теперь я обнажена. Еще одна девушка встает на колени и разводит мои ноги в стороны. Прищурившись, смотрит на татуировку, затем оборачивается и кивает другим девушкам, затем жестом показывает, чтобы я встала. Я так и делаю. Вперед выступает девушка, которая держит в руках белый фарфоровый кувшин. Открывает его, и я вижу внутри сверкающую краску, золотистую жидкость. И тут я понимаю, что они собираются делать: разукрасить меня. У двух прислужниц кисточки, остальные держат краску. Сейчас они разрисуют мое обнаженное тело.

Весь процесс занимает почти час. Однако он пролетает стремительно. Девушки стоят на коленях и покрывают меня красками: золото, пурпур, ляпис-лазурь. Завитки выходят совершенно абстрактными, однако сексуальными. Обводят груди, ложатся на округлый живот, изящно спускаются по белым бедрам, нежно касаются лобка. Но мои ступни, лицо и спина остаются нетронутыми.

Все это очень даже эротично. Касание мягких кистей, тихое перешептывание девушек. Чувствую себя великолепной с этими роскошными рисунками на теле. Цвета приглушенные, но мерцающие. Я вся в величественной позолоте. Кожа светится желтым, красным и пурпурным.

Я произведение искусства.

Роспись по телу окончена. Теперь я стою вся разукрашенная. Пока сохнет краска, девушки о чем-то шепчутся. Затем самая молоденькая из них выходит вперед. Она что-то держит в руках: мягкий бархатный ошейник, как для собак.

Его закрепляют на моей расписанной шее. Затем вторая девушка цепляет к ошейнику длинную серебряную цепочку.

Я жду. Голая. На цепи. В ошейнике. С узорами на теле.

В комнату входит Марк. Грациозно кланяется мне, затем берется за цепочку и указывает на дверь.

Очевидно, мой лорд Роскаррик выведет меня голую из комнаты на цепи, прикрепленной к ошейнику. Туфли на высоком каблуке — вот и весь мой наряд. Девушки заранее принесли элегантные черные кожаные туфли на шпильках. Очень сексуальные. Бросаю взгляд на марку. Бланик. Дизайнер мистерий. Итальянский штрих. Но атмосфера мрачная, совершенно нерадостная.

Марк вновь указывает на дверь. Я делаю глубокий вдох:

— Si, Celenza.

Киваю, тем самым признавая подчинение. Марк тянет за цепочку и ведет меня за порог комнаты, вниз по лестнице и по коридору, где я мельком различаю людей в темных боковых комнатах, освещенных лишь свечами. Они целуются? Совокупляются? Я не знаю. Они лишь извивающиеся тени. Слышу тихий смех. И снова в воздухе витает та же музыка, сладкое пение хора, но с нарастающими нотами, как священный колокол, что становится громче и громче, зловещий и прекрасный.

Наконец я узнаю мелодию. Арво Пярт[71], «Cantus». В память о Бенджамине Бриттене. В Дартмуте была девушка, которая обожала эту музыку. Печальную и чувственную, не знающую границ. Она заполняет все комнаты, церковная, но все же языческая.

Я иду на цепи, словно собака или рабыня. Марк — мой хозяин. Но меня почему-то это не беспокоит. Если и так, то я блистательная собака. Королевская гончая, собака ассирийского короля для охоты на львов, дорогая сердцу борзая.

Марк заводит меня в громадную комнату, похожую на часовню. Я замечаю апсиду, неф, алтарь. Музыка становится громче. Внутри собралось много людей — два или три десятка, в черных одеждах и масках.

В масках все, кроме Марка и меня — обнаженной женщины в центре зала, роскошной гончей, самки в великолепной шкуре, в золоте и пурпуре.

Я обвожу взглядом огромную, освещенную свечами комнату. Здесь царит полумрак, в темноте мелькают лиловые вспышки. Кругом тепло, ароматно и чудесно. Воздух напоен фимиамом. Нервно мигают свечи, время от времени отбрасывая блики на мою разукрашенную обнаженную кожу. Я сияю. Искрюсь в буквальном смысле. Мерцаю на свету. В голову закрадывается туман. Слишком сильно действуют на меня благовония.

— Александра… — произносит Марк.