Так исторически вышло, что город давно перерос городские стены, заложенные римлянами, но если рабочие оставались в центре или селились на востоке, где было дешевле, то богатые строились на западе, где воздух был чище. Отсюда и эпидемическая динамика. Городские кварталы в пределах стен Лондона были одними из наиболее пострадавших от эпидемии 1563 года. Переулки, заполненные помоями, рыбными потрохами и гниющими отходами, были ненавистны знати и докторам, но зато горячо любимы rattus rattus. Это логично делало самые бедные и грязные районы наиболее пострадавшими: приход Сент-Полкар, переулок Турнагейн Флит-Дитч и переулок Сикол. Районы вокруг реки Флит были печально известны своей перенаселенностью, антисанитарными условиями и болезнями и до чумы. А в момент пандемии они вымирали почти полностью.

К концу августа смертность в Лондоне достигла 1000 человек в неделю. В городе всецело царила паника. Елизавета и Королевский совет решили полностью покинуть город. Королева перенесла королевский двор в Виндзорский замок и установила на городской площади виселицу, угрожая повесить любого, кто последует за ними из Лондона. Она предусмотрительно запретила ввоз товаров в Виндзор из Лондона, так как тоже боялась заражения. К сентябрю смертность выросла до полутора тысяч человек, к октябрю достигла пика в 1828 смертей за неделю. Правительство 30 сентября издало новый приказ: двери и окна всех домов с инфицированными людьми должны быть заколочены, и никто внутри не должен вступать в контакт с людьми снаружи в течение 40 дней. И только такие меры начали быстро показывать положительную динамику. Уже на следующей неделе число смертей от чумы снизилось на треть. Конечно же, кроме строгого карантина благочестивая королева, Елизавета I, не избегала и божьей помощи, она лично написала архиепископу Йоркскому, чтобы тот рекомендовал всеобщую молитву и пост для ускорения «лечения и смягчения» чумы в ее государстве.

Постепенно смертность снижается, и, как и всегда, чума отступает. Уже в декабре смертность упала до примерно двухсот в неделю, но карантин не ослабевал. Общий совет издал приказ, запрещающий сдавать в аренду дома, в которых находились больные чумой, и при этом не отменял старые правила. Логично, что число случаев заболевания продолжало снижаться до тех пор, пока к январю 1564 года болезнь не рассеялась полностью.

Теория миазмов, как причины инфекции, подарила нам первый биозащитный костюм. Эта одежда была изобретена Шарлем де Л’Ормом в 1630 году и впервые использовалась в Неаполе во время следующей вспышки, быстро распространившись по всей Европе. Защитный костюм состоял из легкого вощеного тканевого пальто, маски со стеклянными отверстиями для глаз и носа в форме клюва, обычно набитого травами, соломой и пахучими специями. Чумные врачи также обычно носили с собой трость, чтобы обследовать и направлять пациентов без прямого контакта с ними. Ароматические материалы в клюве включали ягоды можжевельника, амбру, лепестки роз, листья мяты, камфору, гвоздику, лабданум, мирру и сторакс (смола растения Liquidambar styraciflua L. из Южной и Центральной Америки), одновременно подтверждая и опровергая всеобщее современное мнение о том, что клюв чумного доктора был нужен чтобы перебить вонь от гниющей плоти. Да, для того чтобы перебить, но не потому что он был неприятен, а потому что, согласно мнению того времени, он и был заразой.

Чума не миновала и ученых. Известный лондонский врач по имени доктор Гейнс пытался лечить вспышку по Галену и умер 23 июля от чумы. Доктор Джон Джонс заразился чумой после пребывания в доме больного человека, но пережил болезнь, хоть и с большим трудом. Кроме того, эпидемия показала бессистемность предпринимаемых мер как по изучению, так и по предотвращению. На вспышке наживались и зарабатывали. Те же чумные доктора были свидетелями для десятков завещаний, брали деньги за свои услуги, и немалые, а вместо работы по вскрытиям, определению причин смерти и помощи умирающим просто разбегались. К примеру, во время эпидемии Черной смерти из 18 нанятых государством врачей в Венеции к 1348 году остался только один: пять умерли, а 12 сбежали. По сути, эпидемии заканчивались, потому что жертвы/пациенты были изолированы и или вымерли, или переболели.

В результате, заметив этот дисбаланс, в Англии небольшая группа выдающихся врачей во главе с гуманистом и священником Томасом Линакром обратилась к королю Генриху VIII с ходатайством о создании и включении их в состав колледжа, аналогичного тем, которые уже существуют в ряде других европейских стран. Основные функции колледжа, изложенные в учредительном Уставе, заключались в выдаче лицензий тем, кто имеет право заниматься практикой, и наказании неквалифицированных практикующих и тех, кто совершает недобросовестные действия. Среди них были как аптекари, так и врачи.

Так был основан Колледж врачей, получивший Королевскую хартию в 1518 году и подтвержденную Парламентским актом 1523 года. Неизвестно, когда ему впервые было присвоено название «Королевский колледж». Но оно появляется в Уставе начиная с 1663 года (за три года до новой эпидемии).

Колледж с момента своего создания постоянно совершенствует медицинскую практику, в первую очередь за счет аккредитации врачей и анализа результатов их деятельности. Теперь это не просто выдача лицензий по принципу, есть ли у вас образование и заплатили ли вы за него. Теперь вы можете лечить хоть по Галену, хоть по Авиценне, но если ваши результаты – только статистика умерших и имена на могильных плитах, аккредитацию вы не пройдете. У медиков появился естественный отбор. Оружие. Бизнес. Эволюция и отбор. Не правда ли, это прекрасно?

На протяжении всей своей истории колледж давал советы по всему спектру медицинских и оздоровительных вопросов. Публикации колледжа включают первые десять изданий Лондонской фармакопеи (написанной на латыни и использовавшейся для регулирования состава лекарств с 1618 г.) и «номенклатуру болезней», изданную в 1869 году и создавшую международный стандарт для классификации заболеваний, который был актуален вплоть до тех пор, пока ВОЗ (Всемирная организация здравоохранения) не заменила его, издав Руководство по международной классификации болезней в XX веке. Колледж стал лицензирующим органом для медицинских книг и стал устанавливать новые стандарты обучения с помощью собственной системы экзаменов. Традиция сдачи экзаменов в колледже продолжается и по сей день.

Помимо стандартизации и появления новых методов, всё ещё вспоминали греческое наследие. Да, да. И спустя полторы тысячи лет оно было живо. Так, французский военный врач Амбруаз Паре, родившийся в 1510 году, возродил древнегреческий метод перевязки кровеносных сосудов. После ампутации обычной процедурой было прижигание открытого конца ампутированного придатка, чтобы остановить кровотечение. Это делалось путем нагревания масла, воды или металла и прикосновения ими к ране, чтобы закрыть кровеносные сосуды. Но, как заметили ещё греки, можно было обойтись и без этого. Такое прижигание закупоривало сосуды, но и травмировало ткани рядом, что только увеличивало риск осложнений. Вместо этого можно было использовать тугие и чистые перевязки и лигатуру. Она была введена в хирургию в I веке н. э. Цельсом, однако в Средние века эта практика была утеряна. Её смысл в утягивании поврежденного или разрезанного сосуда ниткой. Сегодня лигатура – это одна стяжка узлового шва. Паре также верил в перевязку ран чистыми повязками и расширил использование мазей, в том числе тех, которые он делал сам, один из рецептов включал в себя яйца, масло розы и скипидар. А ещё он был первым, кто сконструировал протезы рук и ног для пациентов после ампутации. На одной из искусственных рук две пары пальцев можно было двигать для простого захвата и отпускания за счет простого механизма, рука выглядела совершенно естественно, правда в перчатке. Но до этого не было ничего другого вообще.