– Мне очень нравится имя Кортни. А вам? – Лицо Карен будто посветлело.

– Прелестное имя. А второе?

– Я думала доверить выбор вам. Вы же должны поучаствовать. Хотя бы отчасти.

– Мне нравятся имена Грейс, Фейт или Хоуп*, – сказала я. – Они полны смысла. Любое из них скажет, что именно Бог привнес в нашу жизнь с рождением этой девочки.

– Милость, вера, надежда? – задумалась Карен. – Мне нравится Фейт. Кортни Фейт. Главное – это ведь вера в то, что Бог способен сотворить и сотворит в нашей жизни, вам не кажется?

Неужели Карен уже обратилась сердцем к Господу? Слова о Боге и вере я услышала от нее впервые, если не считать случая, когда мы говорили о нашем прощении. В тот миг я дерзнула поверить, что она действительно начинает прислушиваться к Богу и отзываться на Его голос.

– Значит, Фейт!

Мы улыбнулись. Как бы велика или мала ни была наша вера, тем вечером она казалась громадной. Кортни Фейт пришла в мир и принесла нам жизнь и радость.

Как ни жаль было прерывать радостную минуту, требовалось еще поговорить с Карен о завтрашнем дне.

– Судебное слушание в десять. Помолимся прямо сейчас – о воле Божьей и о том, чтобы судья решил, что будет лучше для Кортни? – Я протянула руки ладонями вверх, чтобы взять за руки Карен. Она протянула правую руку поперек все еще вздутого живота и раскрыла ладонь левой, прикованной к кровати.

– Дорогой Отец Небесный, со смиренным сердцем мы предстаем перед тобой. И просим простить нам наши грехи и выслушать нашу общую молитву за будущее Кортни Фейт. Мы молим: открой сердце и разум судьи, дай ему услышать истину. Даруй ему мудрость решить все так, как будет лучше для Кортни. Помоги нам смириться с этим решением и поверить в то, что Тебе известно будущее этой новой жизни, как и то, что именно лучше для нее. Преображай и впредь сердце Карен, помоги ей познать Тебя как ее Господа и Спасителя и вверить Тебе свою жизнь. Благодарим тебя, Отец. Аминь.

Мы закончили молиться, и в палату вошла медсестра – записать жизненные показатели Карен. Я решила, что самое время уйти.

– Если получится, я расскажу вам обо всем, что случится завтра. Если нет, вас наверняка будет держать в курсе наш адвокат, – я пожала руку Карен. Она кивнула и ответила на пожатие. Меня поразила нежность, которую я чувствовала к этой женщине: Бог преобразил мое сердце.

Пока я ехала домой, небо потемнело. Над горой Каспер сгустились тучи, предвещая снег. Пока я была у Карен, легкий дождь увлажнил шоссе. Над дорогой плыл туман, сотканный теплом уходящего дня и прохладным воздухом с гор. Как и весна, осень в Вайоминге непредсказуема: завтра можно было ожидать как солнца, так и метели. В любом случае, самым уместным в суде я сочла свой черный костюм – платье с жакетом и туфли-лодочки.

Почти весь вечер я составляла план на следующий день. Сэди отвезет детей в школу и заберет из школы. Я поеду на «скунсовозе». Да, вид у него неказистый, передачи переключать непросто, но старый грузовичок исправен и надежен. Именно он вытаскивал остальные машины из снега и грязи. И неизменно заводился даже на холоде.

Утром я встретила Сэди у входной двери с ключами от машины.

– Не знаю, что сегодня будет, – сказала я, обняв ее и усадив ее, Хелен и Чарльза в машину. – Отвези детей в школу и забери их вовремя. К началу дня уже будет ясно, привезу я сегодня ребенка или нет. Я позвоню с работы, сообщу, если что-то изменится.

Черное платье, медные пуговицы, черные туфли-лодочки – одежда придавала мне уверенности, чтобы предстать перед судьей. Прежде чем сесть за руль «скунсовоза», я пристегнула ремнями двух подопечных детей, из которых одному исполнилось всего несколько месяцев, и поехала в город вслед за Сэди. К половине девятого всех детей развезли по местам.

Как бы глупо я ни чувствовала себя от таких мыслей, мне не хотелось, чтобы меня видели в городе за рулем «скунсовоза» – не более чем моей дочери хотелось приезжать на нем в свою старшую школу. Я надела темные очки и по боковым аллейкам выехала к старому оштукатуренному зданию вайомингской «Миссии спасения» в центре города.

Грузовичок перевалился через бордюр, выкатился на парковку и остановился. Так достойно, как только могла в классическом наряде и чулках, я открыла дверь машины, повернулась на сиденье, сдвинулась влево и свесила ноги с подножки машины. Стрельнув по сторонам взглядом и убедившись, что никто на меня не смотрит, я спрыгнула на асфальт. Платье слегка задралось и перекрутилось. Теперь пуговицы находились не спереди, а ближе к бедру, поэтому я принялась поспешно одергивать и оправлять одежду, чтобы вновь придать себе презентабельный вид. Мне было так неловко, словно я, наряженная на бал, выкарабкалась из танка «Шерман». Самое уместное чувство в день судебной баталии.

Войдя в Малый дом (это старинное здание прозвали так потому, что когда-то здесь и вправду был маленький жилой дом), я обошла вокруг стола, за которым шестеро угрюмых мужчин, потрепанных уличной жизнью, склонились над Библиями в мягком переплете. Один из местных, такой же неопрятный, руководил библейскими чтениями. Некоторые подвинули металлические стулья, пропуская меня к двери кабинета.

– Доброе утро, джентльмены, – поздоровалась я.

– Доброе утро, мисс Деб, – пробурчали они.

– Хорошо выглядите сегодня, – добавил один. Раньше они никогда не видели меня при параде. Обычно сотрудники миссии одевались гораздо менее официально, как правило, в синие джинсы.

У всех мужчин вид был сонный: кофе в миссии не предлагали. Директор считал, что здешние постояльцы не нуждаются в стимулирующих веществах. А мне кофе был просто необходим. Приходилось выпивать две чашки утром перед отъездом на работу, и я не отказалась бы и от третьей, но так и не решилась принести в здание миссии источник пагубного кофеина, купленный навынос.

В моем кабинете царило уютное тепло: скорее всего, Джо, приезжавший в самую рань, включил для меня допотопный обогреватель. Папки с делами были сложены стопками на деревянном, видавшем виды письменном столе. Папки навевали грусть. В них хранились истории сломленных женщин, обратившихся в миссию за помощью, любовью и надеждой. Кто-то из них только что вышел из тюрьмы. Многие потеряли все: дом, мужа, работу, даже детей. Большинство лишились чувства собственного достоинства. Мне вспомнилась Карен. Ей наша помощь никогда не понадобится. Из тюрьмы она не выйдет. Я – капеллан, значит, я должна дарить им надежду. Этим утром ее толика не помешала бы и мне.

Стук в дверь моего кабинета был привычным делом для такого времени утра. Первой ко мне могла заглянуть только Морин. Миссия была ее домом. Она прожила здесь так долго, что считалась почти сотрудницей. Во время своих ежедневных прогулок по городу Морин собирала камни. Но не первые попавшиеся, а тщательно отобранные. Они приносила их сюда, отмывала, а потом акриловыми красками рисовала миниатюрные пейзажи с одной стороны и цитаты из Писания с другой – делала свои особые, уникальные подарки. По утрам Морин часто заходила ко мне в кабинет и показывала свои очередные творения.