Мертвый мальчик говорит:

— Да, плохо дело.

Раньше все было совсем не так. Раньше Звездочке вечно хотелось глупостей — и когда она на меня сердилась, и когда, наоборот, не сердилась. И даже когда мы с ней ссорились, она все равно говорила: давай мы лучше займемся глупостями, ну, чтобы совсем не поссориться. Хотя я-то знаю, что ей не столько хотелось не ссориться, сколько хотелось побольше глупостей. Но так было раньше. А теперь... теперь ей не хочется никаких глупостей.

— Звездочка, — говорю. — А можно я просто... ну, потрусь о тебя. О твою попку. Я даже не буду его засовывать. Я просто потрусь, а потом кончу. С фонтанчиком, как ты любишь. — Ей всегда очень не нравилось, когда я просто терся, но не засовывал. Она говорила, что надо засовывать. Потому что ей нравится, когда он у нее внутри. Ну, в смысле, мой безобразник. Но сейчас ей не хочется, чтобы он был у нее внутри, и я подумал, что, может быть, ей понравится, если я буду просто тереться. А потом кончу. С фонтанчиком. — Ну пожалуйста, Звездочка. Можно? Тебе даже не нужно ничего делать. Я все сделаю сам. А ты просто лежи. Можешь даже сердиться, если тебе вдруг захочется.

— Ничего мне не хочется. — Звездочка говорит: — Ничего.

— Ну... — говорю. — Если не хочется, то и не надо. Ты просто лежи. Я все сделаю сам. И все уберу, и все вытру. Ну, когда я закончу. А ты просто лежи. Даже не шевелись.

— Я не могу шевелиться. — Звездочка говорит: — Я вообще ничего не могу.

Ну что же. Я в этом не виноват.

Если она теперь стала такая, ну, какая она теперь, и если так будет всегда, тут уже ничего не поделаешь, и я в этом не виноват. Раз она ничего не хочет, я могу делать, как хочется мне. И потереться, и кончить с фонтанчиком. В конце концов, почему бы и нет? Она говорит, что не может пошевелиться. Значит, она не станет отодвигаться. Я снимаю с нее одеяло. Смотрю на ее попку. Она большая, ну, попка. Как раз как мне нравится.

— Звездочка, — говорю. — А если я...

— Нет.

— А если я все-таки...

Я лежу на кровати рядом со Звездочкой. Звездочка спит. Я лежу рядом с ней и не сплю. Мертвый мальчик лежит между нами и жутко храпит. И поэтому я не могу заснуть, он мне мешает своим жутким храпом. Все, с меня хватит. Я пихаю его локтем, и он просыпается.

Мертвый мальчик просыпается и говорит:

— Какого черта...

— Заткнись.

Мертвый мальчик говорит:

— Ну и зачем ты меня разбудил? Мне снился такой замечательный сон.

— Слушай, заткнись, — говорю. — Я пытаюсь заснуть, а ты мне мешаешь.

— Так я ни слова вообще ни сказал.

— Ты храпел.

— Я не храплю. — Мертвый мальчик говорит: — Я же мертвый. А мертвые не храпят.

— Перевернись на бок. — Я пихаю его, заставляя перевернуться на бок.

Мертвый мальчик переворачивается на бок. Он уже не храпит. Но лишь потому, что не спит. Он говорит:

— Мне надо сказать тебе кое-что, Ствол.

Мертвый мальчик лежит на боку, спиной ко мне. Такой весь неприветливый.

— Что сказать?

— Скоро что-то случится, что-то очень плохое.

— Ничего не случится.

— Уже случилось. — Мертвый мальчик говорит: — Ты очень нехорошо поступил с этой девочкой, очень нехорошо. Ты ее трахал без презерватива. И подсадил на наркотики. Она бы давно забеременела, если бы ты не был таким придурком.

Я говорю ему:

— Я не придурок. И вообще убирайся из моей кровати. Я буду спать.

— Нет, не будешь. — Мертвый мальчик говорит: — Теперь ты вообще никогда не заснешь. Таблетки — они убивают сон.

Я закрываю глаза и говорю:

— Я буду спать. Я очень устал, и мне жутко хочется спать.

— Нет, сначала я расскажу тебе, что ты сделал. — Мертвый мальчик переворачивается на спину и говорит: — И что ты делаешь. И что будет потом. А будет все очень плохо.

— Что? — Я открываю глаза и смотрю на мертвого мальчика, который лежит на спине, как живой, и смотрит в потолок. — Что будет потом? Что будет плохо?

Мертвый мальчик поворачивается ко мне, смотрит прямо в глаза и говорит:

— Все будет плохо. С тобой что-то случится, Ствол. Что-то очень плохое. Уже совсем скоро. И когда это случится, мне не хотелось бы оказаться на твоем месте.

* * *

—...убери его...

Звездочка трясет меня за плечо. Сидит на мне и трясет за плечо. Пытается разбудить. Уже утро.

—...Ствол, убери его...

Звездочка сидит на мне и трясет за плечо. Я притворяюсь, что сплю.

—...вынь его. Вынь немедленно...

Я сплю.

—...Ствол...

Я сплю.

—...Ствол. Ствол. Ствол...

Я притворяюсь, что вот только проснулся, и говорю:

— Что?

— Ствол. — Звездочка трясет меня за плечо. — Убери его, убери, убери...

— Что убрать?

Звездочка сидит на мне верхом и держит меня крепко-крепко. Двумя руками. И кричит прямо мне в ухо:

— Ствол. Ты слышишь, что я говорю?

— Что, малыш? Зачем ты меня разбудила?

— Ствол. Послушай меня. Оно все-таки было. Ночью.

— А что было ночью? — Я сажусь и отталкиваю ее, ну? чтобы она с меня слезла. Только не грубо, а ласково. Потому что я ее люблю. Я обнимаю ее, чтобы она не подумала, что мне неприятно, ну, что она сидела на мне верхом. Это было приятно, но неудобно. И я не хочу, чтобы она на меня обижалась.

Звездочка говорит:

— Он во мне.

— Кто? — говорю.

— Он во мне, Ствол.

— Кто? — Я действительно не понимаю.

— Ну, твой этот...

— Какой мой этот?

— Твой пенис.

— Кто?

— Твой безобразник. — Звездочка говорит: — Он во мне.

— А, — говорю. — Кажется, я понимаю. Тебе дать салфетку?

— Нет. — Звездочка говорит: — Твой безобразник. Он во мне. Он застрял.

Я улыбаюсь ей и говорю.

— И вовсе он не застрял. Вот он, смотри. У меня в трусах.

— Нет, не надо...

— Почему?

Звездочка качает головой:

— Там кровь.

— Где?

— У тебя на трусах. Они все в крови.

— Это не кровь, — говорю. — Это апельсиновый сок с газировкой. Я его пролил. И он потом высох. Я уже даже не помню, когда это было. Сто лет назад.