Важно, что сейчас главным её чувством был именно страх. Страх перед ним, Антоном, и он был уверен, что этот страх пересилит всё остальное.

«Так кто ты такой, Кирилл Шорохов, — размышлял он, слушая сбивчивый рассказ перепуганной дурёхи и ощущая зуд игрока перед решающей схваткой, предвкушение победы. — Кто ты? Просто недоумок, по какой-то странной прихоти судьбы вечно оказывающийся в гуще событий, или чья-то марионетка, которую умело дёргают за ниточки, намеренно путая карты. И если ты — марионетка, тогда кто стоит за тобой? В любом случае, мне кажется, Кирилл Шорохов, настало время нам с тобой познакомиться поближе. Самое время».

Глава 13. Величко

Это заседание Совета претендовало если не на звание самого шумного и нервного (бывало и круче орали, и когда тот Закон принимали, да и после, когда вскрылись махинации Литвинова — тогда тоже дым стоял коромыслом), то на звание самого бестолкового — уж точно. Константину Георгиевичу Величко было, что вспомнить и с чем сравнить: сколько таких заседаний ему пришлось пережить, и не сосчитать. Всякое видал. Но такого, как сейчас, общего ощущения растерянности, он припомнить не мог.

Удивительно, размышлял он, казалось бы, сколько просуществовала должность Главы Совета? Всего-то ничего, пару месяцев. Пшик, да и только. И Савельева диктатором тоже назвать было нельзя — он, хоть и крепко держал власть, но всё-таки старался прислушиваться к остальным. А поди ты, такое ощущение, что все настолько привыкли к тому, что над ними кто-то стоит, что сейчас, оставшись без Главы, никак не могут организоваться, говорят все одновременно, друг друга не слушают, перебивают, хуже детей на перемене между уроками. Так и тянет стукнуть кулаком по столу и призвать всех к тишине, как делал это когда-то его школьный учитель. Вот только роль учителя Величко брать на себя не хотел. И на место Савельева не очень-то и метил. Ему было достаточно своего сектора, там да, там Константин Георгиевич крепко держал рычаги управления и гордился тем, что у него всё работало как часы — чётко, слажено и точно. Но по всему выходило, что сейчас придётся взвалить на себя всю Башню. Потому что, увы, больше некому. И сегодняшний балаган иллюстрировал это как нельзя более верно.

Балаган — точное слово. Один клоун Богданов, громкий, краснолицый, пытающийся острить к месту и не к месту, чего стоил. Да и вообще, весь состав Совета его раздражал. Кого ни возьми — опыта с гулькин нос. Пожалуй, только он один остался из старой гвардии, да Звягинцев, глава сельскохозяйственного сектора. Но Звягинцев всегда был замкнут, немногословен, в интригах и раньше не участвовал и, кажется, вполне был доволен тем, что имеет. Во всяком случае он и сейчас помалкивал. Хотя этот новый бюджет и по его сектору вдарил.

Впрочем, и сам Величко пока слово не брал — наблюдал. И были на то у него свои резоны. К тому же, всю эту молодую поросль он всерьёз не воспринимал, считал почти всех или выскочками, как и самого Главу Совета, погибшего Савельева, или просто никчёмными прихлебателями, которых добравшийся до власти Павел Григорьевич приблизил к себе, чтобы заручиться поддержкой. Что было хуже — Величко не знал, да и думать про это ему не хотелось. Он сидел в Совете уже бог знает сколько лет и ощущал себя динозавром, случайно выжившим после падения астероида. А уж после смерти Ледовского, это ощущение только усилилось. Он бы давно уже всё бросил к чёртовой матери и отправился на покой, внуков растить, гулять по паркам и читать книги, на которые никогда не хватало времени. Но, увы, совесть не позволяла оставить пост и отдать всё молодёжи — эти способны ради своих идей и амбиций любое дело завалить. Рано ему ещё на покой.

Последние пятнадцать лет Величко своей миссией видел сдерживание Савельева. С тех самых пор, когда молодой и амбициозный Павел Григорьевич пришёл в Совет главой сектора жизнеобеспечения, так и началась эта война между ними, иногда острая, почти переходящая в открытый конфликт, иногда с периодами затишья, что, всё равно, не отменяло их вечного противостояния. Хотя, как ни странно, по всем основным вопросам они всегда с Савельевым сходились. Почти по всем. Но почему-то это ещё больше раздражало Константина Георгиевича. Поскольку свидетельствовало о том, что дело тут не в идейных разногласиях, а в личной антипатии. А настоящий профессионал должен быть выше этого. Вот Величко и пытался быть выше. Иногда даже получалось. Но справиться с этой неприязнью окончательно он так и не смог.

И вот теперь Савельева нет. Домахался шашкой. Допрыгался. Хоть и выскочкой был, а всё равно жалко. Но хуже было другое, и Величко это точно знал — человек, который организовал убийство Павла Григорьевича на заброшенной станции, скорее всего, сейчас сидел тут, среди них. Конечно, была небольшая вероятность, что Савельев с Полыниным стали случайными жертвами бандитских разборок — Савельева даже новая должность не изменила, как мотался по этажам, так и продолжал это делать. Но в такую вероятность Величко верил слабо. Чутьё подсказывало, что за всем этим кто-то стоял.

Вот потому и помалкивал Константин Георгиевич. И внимательно наблюдал за каждым — этот «кто-то» должен выдать себя, непременно должен. А он подождёт и посмотрит. Это они, молодые, вечно торопятся, спешат, боятся не успеть. А иногда лучше не спешить и набраться терпения, и, если в Совете завелась крыса, однажды она проколется. Обязательно проколется.

Величко поморщился — сидевший рядом Мельников повысил голос, стараясь перекричать общий гвалт. Его попытался перебить Руфимов, но не смог, махнул рукой, замолчал. Величко отметил, что Руфимов, обычно на заседаниях ведущий себя так, словно отбывал наказание, сегодня был возбуждён и явно хотел что-то сказать. Но никак не мог прорваться, завладеть вниманием.

С другой стороны стола возмущённо переговаривались Богданов с Соколовым, кажется, не слушая особо друг друга, просто вываливая на собеседника ворох своих проблем. Впрочем, проблемы были у всех. После того как два дня назад Ставицкий предъявил им бюджет, подписанный Савельевым, все члены Совета пребывали в состоянии близком к панике, да что там скрывать, даже он, Величко, до сих пор не представлял, как латать некоторые дыры, образовавшиеся в финансировании.

— Я не понимаю, почему мы должны следовать этому бюджету, — наконец-то Мельников добился внимания аудитории,