— Я знаю, что мне нужно делать, — возразил Дронго. — Атеперь раскройте наконец мне вашу врачебную тайну и скажите: чем она болела?

— Теперь тем более не могу. Без ее согласия. Об этом могутузнать журналисты, и пойдут ненужные слухи, сплетни. Я был ее лечащим врачом, ане дежурным папарацци.

— Хочу вам напомнить, что меня пригласила сама миссисЛиндегрен для работы в качестве эксперта, — холодно заметил Дронго.

— Которую вы провалили, — быстро сказал Моргунас. — Я вообщене понимаю: зачем нужно было приглашать именно вас? В Америке хватает и своихэкспертов. Я думаю, что это был какой-то непонятный каприз — пригласитьчеловека совсем из другого мира. Вы ведь даже не русский. По-моему, вы сКавказа? Другая культура, другой менталитет, другие традиции.

— Зато люди везде одинаковые, мистер Моргунас, — возразилДронго, — и на Западе и на Востоке. Они одинаково любят, одинаково страдают,одинаково ненавидят, одинаково болеют и одинаково умирают. Вам, как врачу, этолучше знать.

— Что вы хотите сказать?

— Пока ничего. Я должен знать, чем она болела и почему выбыли против ее поездки на Барбадос.

— Я вам ничего не скажу, пока сюда не прибудет полиция.

— Сейчас я вам объясню, что произошло, — сказал Дронго. —Начнем с того, что ее труп обнаружил Юрий Горлач. Но рядом с убитой были следыее убийцы. Эта была либо женщина, либо мужчина, у которого ноги не оченьбольшого размера. Под подозрение попадают и Алиса, и Агнесса. А кроме того — выи Линдси, у вас размеры ноги тоже небольшие. Скажите, кого я должен подозревать?Хотя у Барнарда, наверное, нога тоже не очень большого размера.

— Только не Барнард, — грустно ответил Моргунас, — он былпредан ей как собака. Даже больше. Он был в нее влюблен. Она составляла смыслего жизни. Нет, только не он. Можете даже не спрашивать, какой у него размер.

— Я убежден, что убийцей был кто-то из живущих на виллелюдей, — мрачно заявил Дронго, — здесь осталось семь человек, Моргунас. Толькосемь человек. И среди них убийца. У меня нет времени на разговоры. Скажите, чемона болела?

— Она была тяжело больна, — признался Моргунас, — оченьтяжело. Я советовал ей начать лечение, но в последние месяцы она ничего нехотела слышать.

— Почему?

— Не знаю. Но она очень изменилась. Раньше она принималалекарства и хотя бы формально выполняла мои рекомендации. В последние несколькомесяцев она вообще не хотела меня слушать. Я умолял ее не лететь на Барбадос, алечь в больницу, но она меня даже не слушала. Я ведь вас тоже просил об этом. Инасколько я знаю, она даже не хотела брать меня с собой на Барбадос. Я ее едваупросил. Если бы не заступничество Барнарда, она бы меня не взяла. Она так исказала, что ей больше не нужен врач. Хотя ей нужны уже совсем другие врачи. Ия ничего не мог сделать. Мне только оставалось наблюдать, как она погибает.Прямо у меня на глазах.

— Что с ней произошло?

Моргунас тяжело вздохнул.

— У нее был рак толстой кишки. Онкологическое заболевание. Сметастазами на печень. Можете себе представить? Сначала у нее появились боли вбоку, но в Испании снимали очередной фильм, и она улетела туда, даже необследовавшись. Затем, когда боли усилились, мы прошли полное обследование вЛондоне. Врачи собрали консилиум и настаивали на немедленной операции. Она быласогласна. Но затем в Нью-Йорке погибла ее племянница. Она поехала к ней, и,когда вернулась, ее словно подменили. Это была другая Кристин. Более жесткая,сухая, отстраненная. И она отказалась от операции. Вы понимаете, что это такое?Ей нужно было срочно делать химиотерапию, а потом удалять часть кишечника. Именять печень, если получится. Сложнейшая операция, но другого выхода просто небыло. Иначе она долго бы не протянула.

— И она отказалась от операции?

— Категорически. В последние месяцы она держалась только налекарствах. Но мы никому об этом не говорили. Понимаете, в чем дело? Если бынам даже удалось остановить процессы, которые проходили в ее организме, если мысмогли бы найти донора и сумели бы пересадить ей новую печень, то и тогда этобыла бы не прежняя Кристин, а совсем другая женщина. И другая судьба…

Моргунас судорожно вздохнул.

— Она не хотела такой судьбы, — убежденно сказал он, — иесли бы даже ей удалось выжить, то в оставшиеся годы она бы доживала своюжизнь, а не жила как раньше. Я совершенно не представляю, как бы онасуществовала в этом мире.

— Тогда выходит, что она могла совершить самоубийство? —задумчиво спросил Дронго.

— Это абсолютно невозможно, — возразил Моргунас, — она былаочень жизнелюбивым человеком. И я могу дать стопроцентную гарантию, что убийцастрелял в нее с расстояния в несколько метров. Это не самоубийство, если напляже не было никакого робота или киборга, который мог в нее выстрелить. Но этоиз разряда фантастики, а вы мне сами говорите, что видели следы убийцы напеске.

— Да, это было убийство, — кивнул Дронго, — как и Моничелли.Вы не знаете, кто живет на соседней вилле?

— Понятия не имею. Какие-то богатые плантаторы из Венесуэлы.Или промышленники. Они все бегут из своей страны. После того как в Каракасевоцарился Чавес, они не хотят там оставаться. Когда мы были здесь в январе, ониприходили к нам на виллу. Пара откормленных буржуа, как будто из нашей старойкнижки по политэкономии. И их наглый сынишка. Тоже откормленный и избалованный.По-моему, он употреблял наркотики, хотя я не уверен. А с другой стороны, былонемного странно. Уехать из Советского Союза и попасть сюда, где все жалуются налевых социалистов. И уже не только в Венесуэле. По всей Южной Америке идетэтакий «левый марш». Бразилия, Боливия, Венесуэла. Не говоря уже о Кубе. Апобеда Ортеги в Никарагуа? Иногда они возвращаются, — усмехнулся Моргунас.

— Вы так ненавидите социализм?

— А почему я должен его любить? — спросил Моргунас. — Ясбежал оттуда еще до развала Союза. Вы знаете, сколько я там получал? Моегодеда отправили в Сибирь, и он там погиб, моего дядю расстреляли за то, что онхотел жить в независимой Литве. И вы хотите, чтобы я их любил?

— Не хочу. Но вам не кажется, что система не всегда виноватав том, что происходит с людьми. Диктатуры могут порождаться любым режимом, каки отклонения в демократическом обществе. Но нельзя все сваливать на систему,которая изначально задумывалась в качестве альтернативной цивилизации. Вкачестве мечты, если хотите. Об этом вы не задумывались?

— Вы, наверное, апологет системы? — понял Моргунас. — Вамона нравилась?

— Мне не нравился идиотизм социалистической системы, —признался Дронго, — но я не вижу ничего плохого в принципах, которые онапроповедовала.

— Тотальную нищету, формальное равенство, диктатуручиновников и беспредел государства?