– Живая. Только очень холодная. У вас есть грелка?

– Грелки нет. Налей кипятка в бутылки. Они в рюкзаке, в прихожей.

Возле двери нашел рюкзак и выбрал оттуда бутылки с завинчивающимися пробками. Рядом была вешалка с горой одежды.

– Чья одежда в прихожей? – спросил я у Клавдии. – Ваша?

– Обижаешь, – сказала Клавдия. – Я такую рвань не ношу, а одежду держу в комнате. Эта еще при Матильде висела, от всяких бомжей и нарков осталась.

Одежду с вешалки я тоже навалил на Щепку, потом разлил по бутылкам горячую воду, сильно закрутил горлышки пробками и, проверив, чтобы бутылки не обжигали, обложил ими Щепкино тело. К ступням пристроил сразу две бутылки и обвязал поверх свитером. Потом я пошел к Клаве и вместе с ней тупо смотрел, как по экрану движутся смутные тени. Она снова предложила мне чаю, я не отказался и не заметил, как сожрал у нее больше половины батона.

– Голодный? – спросила Клава с сочувствием. – У меня корюшка в томате есть. Хочешь, картошку сварю? – И, словно оправдываясь, сказала: – Я рада, что ты пришел. Не знаю, кто ты, и знать не хочу. Просто – человек, и ладно. А по жизни, я тебе скажу, Щепка неплохая. Это у нее болезнь плохая, она и красоту съела, и волю. Щепка все понимает. Иногда жалкая такая, виноватая, еду принесет, сидит со мной за телевизором. А недавно отобрала ведро со шваброй, сама пошла мыть лестницу. Смотрю, запыхалась очень: дыхалка у нее не работает и сил никаких нет. Взяла ведро, сама домыла. А знаешь, чего она за ведро схватилась? Вину чувствует, это я тебе точно говорю. А чем она передо мной виновата, если задуматься? – Клава вздохнула. – Варить картошку?

– Вари, – сказал я, снова переходя на «ты», но это получилось естественно.

Я снова проведал Щепку. Лежала без движения и выглядела по-прежнему страшновато. Запекшиеся губы были приоткрыты, дыхание незаметно. Но когда я вошел, мне показалось, что она сделала беспомощную попытку пошевелиться и освободиться от наваленной на нее одежды. Я сбросил с нее гору тряпок прямо на пол, оставив одно одеяло. Мне показалось, что руки и ноги ее потеплели. Одна бутылка протекла и намочила матрас. Мокрое пятно я накрыл полотенцем. Потом я попробовал напоить Щепку теплой водой, большая часть которой вытекла на подушку. Я ее перевернул, приподняв Щепкину голову.

– Все будет хорошо. Все образуется, – говорил я ей, не заметив в дверях Клаву.

– Из тебя получится хороший врач или медбрат. Ты где-нибудь учишься?

– В школе.

– Иди во врачи.

– Вряд ли у меня к этому делу призвание, к тому же в медицинском очень большой конкурс.

– Так и выходит, – сказала Клавдия, – поступают не по способностям, а за взятки. Поэтому и врачи перевелись.

К картошке у Клавдии кроме кильки нашелся огурец, из которого она сделала салат. Пока мы ели, она рассказывала мне про свою жизнь. Я посматривал на часы. В половине двенадцатого надо было отчаливать, иначе я не успевал на метро. Пошел напоследок проведать Щепку.

Похоже, ей снова было холодно, ее потряхивало. Глаза у нее были полуоткрыты, и она пробормотала нечто нечленораздельное.

– Повтори, – нагнувшись над ней, попросил я. Я даже не знал, слышит ли она меня, понимает ли.

Собрал бутылки, чтобы поменять в них воду. Вернулся, она снова что-то прошептала. Послышалось: «Плохо».

– Потерпи. Все пройдет, все устроится, – сказал я ей, хотя совершенно не был в этом уверен.

Обложив Щепку бутылками с горячей водой, я взял ее руку, чтобы проверить, согревается ли она, и вдруг ощутил, как она с силой цыпленка пытается ухватиться за меня.

– Я собираюсь спать, – сообщила Клавдия, заглянув в комнату. – Уходя, захлопни дверь.

Ну, засада! Пора было мотать удочки, если я хотел завтра уехать в Шапки. Я сказал Клавдии, что оставлять Щепку на ночь без присмотра нельзя. Она заявила, что встает в семь утра и, если бы каждый раз следила за Щепкой ночами, ее бы уже с работы выгнали. Возможно, она была права. Но и я был сбоку припека в этой истории. Кем мне была эта дурная Щепка? А родная тетка завтра будет ждать меня и волноваться, пока я вожусь с полудохлой наркоманкой. Полная дичь!

Мне ненавистна была эта грязная полутемная комната, я с ужасом смотрел на чуть живое мозглявое существо с запекшимися губами и жидкими жирными волосами и всей душой рвался на свободу, на свежий воздух. Так почему же я чувствовал себя сволочью? Видимо, уйти я не мог после того, как ощутил движение ее холодных маленьких, как у ребенка, пальцев. Может, это вообще было неосознанное движение, но мне почудилась в нем просьба не уходить, просьба о помощи.

Я снова навалил на нее груду одежек. Вроде бы она меньше тряслась и заметнее дышала. А еще она стала издавать тихие поскуливающие звуки и говорить! Совсем невнятно говорила, но я разобрал: «Держи меня» – и не один раз. Похоже, ей казалось, что она куда-то падает. Я крепко держал ее руки и утешал как умел:

– Не бойся. Я здесь. Все будет о’кей.

Временами она затихала, будто проваливалась в забытье. Часа в три я тоже сломался и ненадолго отрубился. Так и спал, сидя на коленях возле нее, положив голову на край кровати. Очнулся – жива, слава богу! Лицо спокойное. Я подумал, что когда-то она, видимо, была симпатичной.

Я бросил на пол две старые куртки, вытянулся на них, и эта постель даже не показалась мне жесткой.

Снилось мне, что я проснулся в нашем старом доме. Лежал, скорчившись, на голой кровати и боялся открыть глаза. Наверное, я их уже открывал, потому что знал: в комнате нет мебели, кроме ломаных стульев, кругом раскиданы пропыленные бумажки, старые тетрадки, рваные коробки и склянки. Здесь давно все нежилое. Стекла в окнах выбиты, торчат осколки. Сквозняк. На улице холодно и ветрено, и шелестят за окном деревья, словно сказать что-то пытаются. Я напрягся и услышал в их шелесте:

– Мальчик… Мальчик…

Вот тут я и в самом деле открыл глаза и сразу все вспомнил.

В комнате стоял душный, тяжелый воздух. Все так же горела электрическая лампочка, и без часов я бы не понял, ночь сейчас или утро. Щепка полулежала, натянув на себя старый плащ. Губы у нее потрескались и распухли. Она звала меня чуть слышным шелестящим голосом:

– Мальчик… дай воды.

Помчался в кухню и налил воды из чайника. Пришлось ее поить: сама она не в силах была удержать кружку. Напившись, она сползла в постель и спросила:

– Ты кто?

Я сказал, кто я и откуда, и в свою очередь спросил, знает ли она Люсю. Щепка в знак согласия прикрыла глаза, а потом поинтересовалась:

– Как она поживает?

Щепка походила на резиновую игрушку, из которой выпустили воздух, но все понимала и могла отвечать на вопросы. Неужели она не знала про исчезновение Люси?

– Когда ты видела ее в последний раз?

– Не помню. Давно.