Помимо ограничения независимого контроля над символическими и материальными ресурсами, в досовременных государствах, как правило, наиболее эффективным средством осуществления контроля над принципалами является создание сильного институционального противовеса высоким должностям. Обычно это управляющий совет или высший административный чиновник, обладающий достаточным культурным и социальным капиталом, чтобы авторитетно оценивать, соблюдают ли принципалы моральные нормы, и способный наказывать их за эгоистическое поведение. Мы также предположили, что граждане могут ценить публичные выступления как источник информации о приверженности директора политике сотрудничества. Соответственно, мы искали свидетельства существования институтов, обязывающих руководителей появляться на публике, и эта тема продолжена в главе 11 при обсуждении художественного изображения ведущих чиновников в репрезентативном искусстве. Ниже приводится краткое описание данных, которые мы использовали для кодирования контроля над князьями; более полное описание и полное цитирование можно найти в Blanton and Fargher (2008: chap. 9). Как обычно, фокусный период указан перед оценкой контроля над главными лицами с максимально возможным баллом 18.

Сводки данных

Бакитара (Восточная Африка, 1860-1890 гг. н.э., 7)

Правители Бакитары были весьма самодержавны, но в то же время не принимали активного участия в управлении. Обычно они находились в массивном царском загоне, где ежедневный ритуальный обход оставлял мало времени для официальных дел или публичных выступлений. Мы не нашли практически никаких доказательств существования морального кодекса, который бы определял идеальное поведение правителя, за исключением обязанности совершать частые ритуалы. Никакой совет или другая структура не могли объявить импичмент правителю, поскольку "власть короля была абсолютной над всеми его подданными" (Roscoe 1923: 61), и оскорбившие его подданные, даже его жены, могли быть "поражены" королем (63). С наследственной Священной гильдией вождей советовались по большинству государственных вопросов, а в одном мифическом сказании подразумевается, что правитель должен прислушиваться к советам старейшин, но неясно, как часто прислушивались к чужим советам. Существует мало свидетельств ограничений на контроль правителя над материальными ресурсами. Стада скота правителей были огромными и представляли собой значительную концентрацию ресурсов, а правители контролировали важные символические системы. Каждый аспект царской власти считался священным. Соответственно, правитель играл важную роль в поддержании и укреплении благосостояния королевства посредством проведения сложной последовательности ритуалов, большинство из которых проходили в уединении дворца. Они включали в себя как официальные мероприятия, так и ритуализированные практики, причем последние включали в себя многочисленные избегания и записанную последовательность действий, особенно связанных со скотоводством, приготовлением пищи, едой, человеческими отходами, лечением/здоровьем, воспроизводством и смертью.

Бали (позднее государство Менгви, 1823-1871 гг. н.э., 8)

Балийское управление в значительной степени зависело от правителя. Никто из высокопоставленных бюрократических чиновников не мог контролировать, критиковать или подвергать импичменту правителей, за исключением крайних случаев (в фокусный период один правитель был свергнут с престола, потому что был безумен, но его брат, новый король, был "всего лишь беспутным" и не был свергнут за это). Брахманские жрецы не могли править, но были важны для правителей как литургические эксперты, которые могли правильно "организовать ритуальные феерии театрального государства" (Geertz 1980: 37), но нет никаких упоминаний о том, что они могли судить или низлагать правителей. Сакрализация правителей была фундаментальным атрибутом балийской царской власти. По мнению Герца, иерархия и статусные различия занимали центральное место в балийской социальной жизни, распространяясь и на королевскую власть, чей божественный статус был выражением иерархической структуры космоса. Например, дворец правителя (пури, дворец правящего лорда) был священным символом и освященным пространством, созданным подобно индуистскому храму, чтобы символизировать осевую структуру космоса.

Япония (период Токугава, восемнадцатый век н.э., 8)

В этом государстве моральный кодекс, касающийся правления, находился под некоторым влиянием конфуцианских идей, но это не привело к высокому уровню институционального контроля над принципами. Конфуцианские (и буддистские) идеи интерпретировались таким образом, что каждый человек должен вести себя праведно в соответствии с социальным статусом, включая правителей, которые должны были быть воплощением морали. Крестьяне иногда ссылались на конфуцианские и буддийские идеи справедливого правления, когда обращались с петициями к правительству, но моральные кодексы, похоже, не находили отклика в реальной государственной практике. Например, хотя режим Токугава основывался на теории морального правления, официальные каналы для выражения недовольства, такие как совет, не позволяли отзывать аморальных чиновников. Высшие чиновники, по-видимому, служили в основном администраторами, находясь в подчинении у сёгуна, поэтому не имели возможности критиковать его. По словам Питера Джеффри Холла (1991b: 165), "теоретически сёгун был деспотом, не подотчетным никому, кроме императора". Однако это мало что значило, поскольку сёгуны представляли собой центр принятия политических решений в государстве, а не императоров. Как заметил С. Н. Айзенштадт (1996: 195), это представляет собой интересную ситуацию "раздвоения между авторитетом и властью", поскольку, хотя легитимность правления принадлежала традиционным императорам, они не обладали властью управлять (196).

Нам не удалось обнаружить случаев, когда сёгун представал бы перед публикой или иным образом мог быть оценен публикой; вместо этого правители большую часть времени находились в роскошных покоях огромного дворца-крепости в Эдо (ныне Токио). Мы не обнаружили никаких ограничений на контроль сёгунов над материальными ресурсами, и они контролировали важные символические ресурсы. Например, хотя дом Токугава не мог претендовать на королевское происхождение, они претендовали на прямое происхождение от исторически значимого клана Минамото и помогали содержать императора и двор в Киото, а также получали символическую легитимацию от браков с членами королевской семьи. Кроме того, сёгуны Токугава в той или иной степени использовали религиозное освящение, проявившееся в обожествлении основателя Иэясу как "Великого сияющего божества Востока" (Hall 1991b: 149). Сёгунат осуществлял мощный контроль над религиозными учреждениями, сокращая богатство и влияние буддийских монашеских орденов.

Англия (1327-1336 гг. н.э., 8.5)

Короли были обязаны соблюдать моральный кодекс, изложенный в коронационной клятве, содержащейся в Magna Carta. Однако неясно, насколько послушно соблюдался этот кодекс. Как отмечает Кристофер Брук (1961: 220), одно из положений Хартии заключалось в том, что "существует или должен существовать признанный свод законов, охватывающий все основные операции королевского правительства и отношения короля и подданных; и что королевское правительство было терпимым только в том случае, если этот свод законов был известен". Как отмечает Родни Хилтон (1992: 21), на практике это было проблематично, поскольку более половины крестьянского населения оставалось юридически подневольным, "имея лишь редкий доступ к королевским судам". Мы не смогли найти контекста, в котором можно было бы публично оценить поведение или действия короля. Он действительно присутствовал на заседаниях парламента, но только аристократы и важные чиновники, такие как канцлер и казначей, обычно посещали парламент и королевский совет.

Ни один совет