Зоя нажала кнопку отбоя. Юрий не стал перезванивать.

Впрочем, подобной реакции от него вполне можно было ожидать. Ленивый, безответственный тип. И ведь Нина знала, за кого она замуж выходит, не с завязанными же глазами старшая сестра себе спутника жизни выбирала! Потом Нина родила двух детей, помня о том, что у нее есть определенные проблемы со здоровьем. Вот о чем она тогда опять думала? Мало того что рожала, рискуя своим здоровьем, так еще не хотела замечать того, что, случись что с ней, Юрий бы один детей не поднял бы.

Единственной реальной опорой для Нины всегда оставалась лишь Зоя, младшая сестра. А хотела ли сама Зоя взваливать на себя такую ношу – двоих детей сестры, могла ли она, при ее профессии, уделять племянникам должное внимание? Об этом Нина никогда не спрашивала до сегодняшнего дня. И Зоя тоже об этом не задумывалась, занятая лишь собой, своей профессией.

В сущности, это вопрос – о том, кто будет опекать Костю и Леночку, – дамокловым мечом всегда висел над их семьей. Рано или поздно Нина оказалась бы в больнице, а Зоя неизбежно встала бы перед выбором – ей смотреть за племянниками или сдавать детей в приют.

Скорее всего, в этот раз Нина выздоровеет, поправится – поскольку врачи дали благоприятный прогноз. Но, не исключено, в будущем с Ниной вновь может произойти что-либо, ее хрупкое здоровье способно дать серьезный сбой. И тогда Зое вновь придется решать, что делать с детьми.

Зоя откинулась назад, закрыла глаза. «Двое детей, Костя и Лена. Хоть и не совсем малыши, но… им еще далеко до настоящей самостоятельности. Нет, если с Ниной что произойдет, я не имею права их бросать. Появится ли когда-нибудь Юрий? Неизвестно. Но в любом случае эти двое пока на мне. И, возможно даже, именно мне еще много лет, пока они не встанут на ноги, присматривать за ними. И третий вот еще», – она посмотрела на свой живот.

Житейская логика подсказывала Зое, что, случись чего с Ниной, она и с племянниками с трудом справится – и финансово, и физически, ведь у балерины мало свободного времени, нагрузка тяжелая. Если Юрий не придет на помощь, то придется искать няню для них. Которая бы кормила их, забирала из школы в будущем, проверяла уроки… Или же Зое придется пожертвовать своей карьерой и уйти из профессии. Забыть о балете.

При таком раскладе рожать третьего, своего собственного, ребенка просто безумие. Ведь Зое помощи совсем неоткуда ждать.

Зоя лежала на диване, не в силах заснуть. Пыталась представить будущее. А что, если все сложится не столь ужасно и жизнь начнет развиваться не по самому грустному сценарию? Нина вернется домой, подлечившись, и проживет еще долго. Нина – клуша и наседка, весь смысл жизни у нее в детях… Она умоляла Зою оставить ребенка.

Если Нина, как и обещала когда-то, станет помогать Зое с ее малышом, хотя бы первое время? Конечно, няньку все равно придется нанять, чтобы сестра не перетруждалась, с ее-то слабым здоровьем, но зато Зоя сможет посвятить всю себя балету. Все заработанное ею пойдет в общий семейный фонд. Тяжеловато придется, но разве станет легче жить, если все время помнить о том, что избавилась от собственного дитя?

«И зачем мне это искусство – если оно само по себе? Да, поклонение публики, овации и цветы – это приятно, но разве не приятнее, когда тобой гордится твой родной ребенок? Господи, но времени-то на воспитание у меня совсем не будет…» – осадила саму себя, сморщилась Зоя.

Потом вдруг вспомнила их с Ниной деда, Ивана. У того отца не было – погиб на войне. Лишь портрет на стене. Но эта гордость сына – за отца… Если ребенок знает, что его мать и отец любят его, готовы умереть (или уже умерли) за его счастье, разве это не главное в воспитании? Это, конечно, крайность, но в любом случае, чтобы вырастить хорошего человека, разве обязательно круглые сутки проводить с ребенком? Не эту ли мысль пыталась донести до Зои когда-то Нина?

Зоя размышляла долго, мучительно, перебирая возможные варианты развития событий. Что будет, например, если появится Глеб и захочет участвовать в судьбе их с Зоей малыша? Да пожалуйста! Главное, удержать характер в узде и не разругаться опять с отцом своего ребенка… А если Глеб так и не появится? Ну, Бог ему судья. Главное, не отравлять саму себя злобой и ненавистью и не передавать этот тяжкий груз собственному ребенку. Ни на кого никогда не надо обижаться, надо просто выбирать ношу по себе. «Кстати, можно попытаться восстановиться в своем старом театре. Не струсить, прийти к нашему худруку, Райкову, рассказать как есть… Он же нормальный дядька, тем более что я от работы никогда не отказывалась…»

«А что было бы, если бы я ничего никому не сказала и просто избавилась бы от ребенка? Я бы оказалась на сцене «Российского балета». И танцевала бы… Я стала бы счастливее?»

Зоя вздохнула. «Может, и не стала бы. А что! Я бы, возможно, совсем сошла бы с ума, если бы один балет стал смыслом моей жизни. Наплевала бы на племянников – пусть растут себе в приюте, случись что с Ниной, жила бы без собственного ребенка… И рано или поздно спрыгнула бы с высоты, в этом безумном желании – полететь, как настоящая птица. Кто разберет – где падение, а где полет? Я ведь этим утром уже была в одном шаге от бездны».

Зоя закрыла глаза.

«В сущности, меня сегодня спасла Нина. И… и он, – она положила руки на живот. Если родится мальчик, я назову его Ваней. Иваном, в честь дедушки… – засыпая наконец, подумала Зоя. – А если девочка? Назвать Ниной? Ох, пока не знаю, надо с сестрой посоветоваться…»

* * *

Куда уходит любовь? Почему вдруг забываешь о человеке, который еще недавно занимал твое сознание целиком и полностью? Непонятно.

А может, это и не любовь была вовсе, а лишь морок, наваждение… Ведь, если вспомнить, Глеб никогда не давал Арине надежды, ускользал от объяснений. И только в их последнюю встречу почему-то заговорил вдруг о чувствах. «Даже не о чувствах, – поправила себя Арина. – А о том, что мы с ним могли бы стать парой, или как там он сказал? Что-то такое скучное, что только от головы могло идти, но не от сердца… Наверное, он переживал расставание со своей Зоей и думал, что это проще сделать рядом со мной. Никакой любви ко мне он не чувствовал. Смотрел на меня уныло, словно заставляя себя… Я ему даже не нравлюсь! Глеб, конечно, человек вежливый, деликатный, но при всей его хваленой тактичности он недоволен тем, как я выгляжу, как одеваюсь… Когда мы с ним были друзьями, он молчал, поскольку его лично это не касалось, а в тот вечер после открытия галереи предложил мне стать его парой и сразу же принялся намекать мне на мои недостатки. Его недовольство мной прорывалось в каждом его слове. Неужели он надеялся в будущем переделать меня под свой вкус? Но это же глупо – переделывать взрослого, уж сложившегося человека! Либо любишь и принимаешь со всеми потрохами, либо идешь себе стороной…»

Еще недавно Арине казалось, что Глеб мог бы стать ей идеальным супругом. В первом браке она страдала от того, что муж совсем не говорил с ней по душам, она с ним словно с глухой стеной пыталась общаться. Молодая женщина считала, что счастье – это когда ее способны выслушать, понять. Но почему же она решила, что именно Глеб способен ее слышать и слушать? Да ничего подобного!