Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перед людьми, теряющими своих родителей из-за деменции, часто разворачивается вся история их семьи. В большинстве случаев это происходит, когда заболевание начинает прогрессировать. Это очень неприятное, но важное событие. Он определяет весь ваш дальнейший жизненный путь.
* * *
После того как отца прооперировали, мы предприняли героические усилия для того, чтобы он прошел курс физиотерапии и снова смог ходить, – возможно, даже гулять в парке, ведь это было его любимое место для отдыха. Я не помню, что именно произошло, но в какой-то момент мы поняли – ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Отец был совсем обессилен, он наотрез отказывался от физиотерапии. Он хотел спать или смотреть вдаль – наблюдать за тем, как солнце движется по небу. Отцу было девяносто лет, его одолевала неизлечимая болезнь, которая прогрессировала с каждым месяцем. Одним словом, ему не нравилась наша идея с физиотерапией, и мать, к ее чести, не пренебрегла его мнением.
Иногда мы планируем жизнь нашего близкого, совершенно не задумываясь о его собственных желаниях. Мне казалось, что если отец вновь сможет ходить, если он поправит свое физическое здоровье, то он в каком-то смысле выиграет один раунд в заведомо проигрышной схватке с БА. Но деменция работает иначе. Как я уже говорила, она всегда является полноправной хозяйкой ситуации.
Много лет подряд я слушала, как люди говорили, что их близким станет лучше, если они будут каждый день гулять, самостоятельно одеваться – хотя они уже физически не могут это делать. Иногда человек, например, пытается вернуть своему близкому интерес к садоводству. Он абсолютно уверен в том, что действует из благих побуждений. Но если мягко указать ему на то, что он таким образом пытается побороть свои собственные страхи и свое отчаянье, человек внезапно осознаёт, что поступает неправильно. Во всяком случае, большинство реагирует именно так; другие в ответ на подобные слова начинают злиться.
Если ваш близкий преклонного возраста болеет и не хочет гулять, выполнять упражнения и так далее, – иногда лучше оставить его в покое. Я твердо верю в то, что где-то в глубине души он уже готовится к предстоящему финалу своей жизни. Если ваш близкий хочет целый день сидеть и смотреть в окно, что в этом плохого? Он больше не обязан жить по расписанию и проходить каждый день определенное количество шагов. Он находится перед лицом смерти, и мы должны уважать его положение.
Несколько лет назад у меня была знакомая, которая умирала от рака легких. Врачи ничем не могли ей помочь. Однажды я ужинала с ней и еще одним нашим приятелем, и в какой-то момент подруга зажгла сигарету. Наш приятель возмутился. А та женщина лишь улыбнулась, выдохнула дым и сказала ему: «Какая разница? Я и так умираю. Курение хотя бы приносит мне удовольствие». Моя подруга рассказала нам о своих чувствах, а люди с БА этого сделать не могут. Но это не означает, что больных не посещают подобные мысли. Они тоже хотят просто получать удовольствие от последних дней своей жизни. Им, например, может очень нравиться просто сидеть у окна по нескольку часов.
В итоге мы сошлись на том, что если отец не хочет проходить курс физиотерапии, то медсестры должны оставить его в покое. Постепенно мы начали принимать всё больше подобных решений. И в итоге он оказался прикован к постели. Отец больше не пользовался ходунками, а пересаживать его в инвалидное кресло было бессмысленно, так как передвигаться на нем отцу было трудно и неудобно. Тогда же мать рассказала мне, что ему осталось жить около трех месяцев. Когда пожилой человек с серьезным заболеванием ломает бедренную кость, врачи часто делают подобные прогнозы. После травмы мой отец прожил еще три года; три года он пролежал в медицинской кровати, повернутой к окну, из которого открывался вид на верхушки дубов и небо. Он смотрел, как сменяют друг друга времена года, как бушуют грозы, как лучи солнца струятся сквозь листву деревьев. Отец практически ничего не говорил. В его комнате висел портрет матери, и иногда он смотрел на него. Когда я приходила ужинать в родительский дом, мы часто ели на раскладных столиках в его комнате.
Когда умерла Морин, я спросила мать, рассказала ли она отцу о ее смерти. Мать не говорила с ним об этом, решив, что отец всё равно ничего не поймет. Я дождалась, пока мы наконец останемся наедине, и прошептала ему на ухо, что Морин вернулась домой, к Богу, – именно так в детстве отец объяснял мне природу смерти. Он посмотрел на меня, пару раз моргнул, но я не заметила в его взгляде каких-либо признаков того, что он меня понял, – мне не удалось пробиться сквозь пелену БА. Впрочем, для меня это было неважно – я вновь обрела веру и знала, что отец меня услышал. Я сказала ему, что они с Морин снова встретятся в другом мире, что она, наверное, ждет его и хочет, прямо как раньше, о многом ему рассказать. Я не собиралась еще раз заговаривать с отцом на эту тему – так я в итоге и поступила. Но я подумала, что ему необходимо знать о том, что его дочь умерла, и не хотела думать, что из-за болезни он не сможет этого понять.
Спустя несколько лет, когда участники нашей группы поддержки задавались похожим вопросом – говорить ли человеку с деменцией о том, что умер их близкий, или нет, – я каждый