— Многообещающее начало, притом на заре существования нашей религии, не правда ли?

— Конечно!

— Чересчур многообещающее, — заметил отец де Гильб. — Блаженный Абель направил священников в самый крупный город Хонсе вскоре после того, как туда пришли вести о постройке часовни Абеля. Если мне не изменяет память, владыка Делавал, дед нынешнего правителя, встретил их с распростертыми объятиями. Фактически он был их первым пациентом, испытав на себе магию самоцветов, ибо страдал не очень серьезной, но изнурительной болезнью. С разрешения владыки братья принялись проповедовать и лечить людей. Народ почувствовал силу камней и потянулся к блаженному Абелю.

— Но это разгневало самхаистов, — добавил Джавно.

Отец де Гильб мрачно кивнул и пояснил:

— Под угрозой оказался сам владыка Делавал. Тогда он отправил городские войска на расправу с нашими братьями, и Икорный пояс превратился в крепость внутри города.

— Каждый абелиец знает эту историю.

— А известно ли вам, что настоятель часовни на Икорном поясе заключил с владыкой сделку, которая позволила бы братьям покинуть город в целости и сохранности?

— Впервые слышу, — отозвался Джавно.

— Эта информация не для всех. Обычно рассказывают, что самхаисты подговорили городскую чернь отправиться на улицу абелийцев. Братья не желали использовать магию самоцветов против своего народа, проиграли осаду и были убиты.

— Да, все десятеро.

— Нет, брат, все происходило совсем не так. Монахи пошли на сделку с владыкой Делавалом и уже собирались уходить из города, как он явился к ним и заявил, что условия изменились. Правитель обещал прекратить преследования, если они отрекутся от блаженного Абеля и примут веру самхаистов.

Брат Джавно в ужасе посмотрел на отца де Гильба, осознав страшную цену, которую пришлось заплатить их предшественникам.

— Значит, они не согласились, и тогда воины владыки Делавала убили их? — спросил он, облизнув пересохшие губы.

— Да, братья отказались. Не желая губить людей с именем блаженного Абеля на устах, они хотели лишить владыку Делавала и самхаистов — особенно их! — возможности торжествовать победу, поэтому убили себя, все десятеро. Вслед за ними совершили самоубийство сто их последователей из крестьян. Но они погибли не зря, брат Джавно. Их бесконечная преданность вере потрясла владыку Делавала. Не прошло и пяти лет, как в город приехала новая миссия от блаженного Абеля. На сей раз владыка призвал их самолично. Он пообещал им неприкосновенность со своей стороны, гарантировал и защиту от самхаистов.

Джавно пытался осмыслить услышанное.

— Они предпочли убить себя, чем отречься от блаженного Абеля, — пояснил отец де Гильб. — Мы называем их героями. Варвары в нашем подземелье поступают точно так же, и мы считаем их глупцами.

— Простите, святой отец… — начал Джавно, но де Гильб продолжал говорить:

— Те трое, что сидят внизу, не слишком-то отличаются от наших братьев из Икорного пояса, хотя, конечно, заблуждаются в своей вере. Не стоит обвинять их в упрямстве, брат. Будь мы на их месте, я потребовал бы от себя и от вас не меньшей преданности. Смерть над нами не властна — таков завет блаженного Абеля. Наши… гости, без сомнения, руководствуются подобными же принципами, как и те, кто так самоотверженно атакует стены часовни. Есть много причин принять смерть. Какие-то из них уважительные, какие-то нет. Вера, на мой взгляд, стоит того, чтобы расстаться с жизнью. Варвары считают так же. Поэтому они будут приходить под наши стены снова и снова. Я уважаю их за самоотверженность и буду чтить, даже убивая.

— Конечно, святой отец, — смиренно ответил Джавно, уставившись в пол.

— Здесь не Икорный пояс, — торжественно заявил де Гильб. — Мы, орден блаженного Абеля, стали сильнее. Вера наша окрепла. Мы удержим эти стены, сколько бы врагов под ними ни полегло. Божий завет, изреченный в тридцатом году, не ограничивает нас в средствах защиты, в отличие от наших несчастных собратьев из Икорного пояса.

— Что вы имеете в виду?

— Вы видели мою сегодняшнюю молнию?

— Да.

— В следующий раз мы обернем варварские камни и стрелы против них самих. От нашего магического огня содрогнется весь Митранидун! — пообещал отец де Гильб. — Если мы убьем десяток, два, сотню, так тому и быть. Остров Часовни не падет под ударами неверных. Мы будем стоять до последнего, и пусть эти люди сгниют в нашем подземелье, как гниют трупы их сородичей под нашими стенами, но мы не уступим. Никакой пощады, брат! Они не заслужили нашей милости. В отличие от несчастных собратьев из часовни на Икорном поясе, мы не сдадимся. Мы — воины Абеля, и горе нашим врагам!

За дверью кабинета отца де Гильба, прислонившись к каменной стене и схватившись руками за голову, стоял брат Кормик. Он слышал воодушевленную речь Джавно, ободряющие возгласы остальных. Эти аплодисменты, это ужасное превозношение абелийцев над всеми остальными людьми заставляли его сердце обливаться кровью.

Он вспомнил Милкейлу, увидел ее бездыханной, лежащей на камнях. Кормик бросил ведро с водой прямо перед дверью и опрометью побежал в свою крошечную комнату. Он молился, просил наставления и надеялся, что во время следующей битвы его грудь пронзит варварское копье.

Подгоняемая западными ветрами, столь типичными для позднего лета, «Мечтательница» быстро и без происшествий пересекла залив и теперь входила в доки Пирета, старейшего вангардского поселения. Каллен, Кадайль и Брансен стояли на носу корабля и наблюдали, как он причаливает к длинной верфи.

— Мы найдем его, — прошептал Брансен, одной рукой касаясь гематита, другой сжимая ладонь Кадайль.

Жена ответила ему ободряющим пожатием.

— И ты наконец-то обретешь давно заслуженный душевный покой, — сказала зятю Каллен.

— Надо успеть сойти прежде всей остальной толпы, — решила Кадайль.

— Прошу прощения, добрые леди и вы, господин, но капитан Маккидж желает видеть вас, — раздался позади них голос.

Это был юнга «Мечтательницы», прозванный хамоватыми матросами Навозником. Все трое, даже Брансен, который сам удивился своей ловкости, обернулись.

— Разве он не должен быть на мостике и руководить швартовкой? — спросила Каллен.

— Это умеет любой матрос, — пожал плечами Навозник. — Капитан в своей каюте. Он попросил меня передать, что ждет вас там.

— Тогда пойдем, — предложила родным Кадайль, разведя руками. — Хотя какая разница, встретимся мы с ним здесь или на берегу.

Юнга отвел их в капитанскую каюту, расположенную в кормовой части верхней палубы, под перекидным мостиком. Доусон уже ждал их. На столе стояла откупоренная бутылка рома и четыре железные кружки.

— Море благоволит нам, — произнес он вместо приветствия, когда дверь за юнгой закрылась. — О таком плавании можно было только мечтать.