тонкий воздушный шарф, я выхожу к Михаилу, который уже весьма увлечённо разговаривает о чём-то с девушкой на ресепшн. И мы отправляемся в город. Маленький и уютный, где в узкие улочки втиснуты столики ресторанов и кафе, а на главной площади рядом с храмом прямо на крыше одного из домов стоит рыцарь в доспехах и смотрит на проплывающих под ним туристов и простых горожан. Мы останавливаемся у небольшого бара, чтобы выпить по бокалу, и я отправляюсь помыть руки. Я прохожу мимо двери, и не могу поверить своим глазам: прямо с небольшой афиши, приклеенной на стекло скотчем, на меня смотрит мой Драган! И даже не зная сербского, я могу точно сказать, что сегодня, двадцать девятого апреля, в двадцать два ноль-ноль состоится концерт «Драган Павич Оркестра» в пабе Lazino Tele. Ничего не соображая, я срываю афишу с двери и бегу к своему другу, размахивая ею над головой.

– Миша! Ты посмотри, он сегодня будет выступать! – кричу я, как сумасшедшая, и чувствую, как моё сердце начинает наконец-то расти и наполняться жизнью, словно сейчас лопнет, как переспелый инжир.

– Отлично, успокойся, Яна, – строгим тоном школьного учителя успокаивает меня мой друг, чтобы привести в чувство. И это срабатывает. – Значит, всё идёт по плану, – философски замечает он. – Вселенная нас слышит. И помогает.

– Только я теперь не знаю, как пережить эти три часа до вечера, – говорю я.

– А ты не думай ни о чём. А просто пей, – пододвигает он мне бокал великолепного сербского rose. Такого же, как в Провансе. А возможно, даже лучше.

Тесный зал паба наполняется людьми, многие стоят и разговаривают на улице, курят, пьют вино и пиво, и топлёные, как молоко, весенние сумерки уже опустились на старинный австро-венгерский городок. Моё сердце колотится, как барабан, готовое прорвать мою туго натянутую кожу. Я вижу, как на сцену выходит он: по-прежнему возвышаясь над густой толпой. Говорит какие-от приветственные слова, резко ударяет по струнам, и бешеная разбитная музыка вырывается из тесного паба, отскакивая от старинных кирпичных стен и наполняя собой весь старый город. Я стою, не в состоянии сдвинуться с места, и Миша шепчет мне на ухо, как змей-искуситель:

– Ну что же, Яна, ты проделала такой долгий и трудный путь. Иди же к нему.

И я делаю первый шаг. Потом ещё один. А затем музыка подхватывает меня и тащит за собой в самую гущу, в толпу. Я иду на запах, на его голос, как весенняя шалая волчица, пока музыка вдруг не обрывается. Раздаются крики, аплодисменты, Драган благодарит всех в микрофон, и тут высокая стройная девушка подходит к нему, и мой серб обнимает её при всех. Всё. Моё сердце-инжир лопается, и мне кажется, моя кожа на груди лопается вместе с ним. Значит, всё-таки, кирпич, – проносится у меня в голове. Я стою, не в силах ни пошевелиться, ни отвести от них взгляда, как вдруг мой шеф замечает меня в толпе. И я срываюсь с места, убегаю прочь, потому что я не переживу, если он поцелует эту девушку в губы при всех.

Я мчусь по тёмным улицам, удаляясь от горящего огоньками центра и шума толпы, и мне кажется, что я кружу по какому-то бесконечному лабиринту, пока вдруг не слышу окрик позади себя:

– Яна! – топот шагов, и кто-то большой и сильный хватает меня, чтобы сгрести меня в тугой комок и прижать к себе. – Яна, то си ти? – и я чувствую, как его тёплые мягкие губы закрывают мои, целуют мои веки, скулы, подбородок, пока я не растворяюсь целиком в его нежных мягких поцелуях, пахнущих лавандовым печеньем, камышом и степью…

Солнце врывается в мансардное окно в спальне Драгана, а мы с ним ещё даже не сомкнули глаз за прошедшую ночь. Наши простыни, влажные от любви, смялись и сбились в комок, пока мой любимый серб снова и снова входит в меня, наполняя мой сосуд до краёв, а мои пересохшие от ночных ласк губы шепчут в ответ:

– Волим те…

– Обожавам те, – шепчет мне в ответ Драган, и я чувствую, как его мощный ствол словно прорастает внутрь меня, становясь всё выше и шире, пока я снова не крошусь мелкими бисквитными крошками в его умелых и сильных руках.

Мои ноги крепким обручем обхватили его стройные бёдра, которые мягкими толчками, как лодка, привязанная у берега, покачивают меня. Только я сейчас – берег, а Драган – лодка, своим острым носом бьющаяся о песок. И я прижимаю его к себе так сильно, как только могу. Я больше никуда не отпущу его.

Но вот волны становятся все выше и настойчивее, вода переливается за борт, и я захлёбываюсь в ней, а по моим щекам текут слёзы.

– Тихо. Све е у реду, – слизывает Драган солёные капли с моего лица, и накрывает меня полностью своим телом, навалившись всей его сладкой душной тяжестью, и я задыхаюсь под ним от счастья.

Спустя пять минут, я сижу уже на его животе, и мягкие ладони ласкают мой лобок, грудь, поглаживаю соски, пробираются за спину и обхватывают мои ягодицы, нежно сжимая их и отпуская, а пальцы пробираются в моё влажное тёплое нутро, и я уже чувствую, как снова начинаю наливаться молочным желанием. Слишком долго я этого ждала. И слишком силён был мой голод. Я ощущаю, как подо мной снова твердеет и становится стальным неутомимый поршень Драгана. Как оливковый пестик, выточенный мастером специально для моей ступки.

– Так значит, ты боишься летать? – спрашивает меня мой любимый, пока мы ещё в состоянии говорить.

– Мои родители погибли в авиакатастрофе, когда мне было десять лет. В дурацкой катастрофе. Которые случаются так редко, – тихо отвечаю я. – Одна в несколько лет. В миллион раз реже, чем автомобильные аварии. И меня вырастила бабушка. Зельда Гофман. С которой я и жила в Суздале до восемнадцати, пока не уехала учиться в Москву.

– Моя ядна девойка, – прижимает меня к себе Драган, и нежно гладит по волосам, пока я продолжаю шептать ему на ухо:

– И поэтому я безумно боялась самолётов. Я не могла с этим ничего поделать. Одна мысль об этом вызывала у меня паническую атаку. Но ещё больше я боялась потерять тебя.

– Твой бывший муж прави магарац. Настоящий козёл, – вдруг говорит он. – Я помню, как он смеялся над этим. А он ведь всё знал.