— Большая трагедия, — язвительно ответил Владислав и повесил трубку.

Снежана стояла рядом и все слышала. Прижавшись щекой к его плечу, она проговорила:

— Не огорчайся, вы еще помиритесь. Но у нас мало времени, едем в больницу.

— А кто тебе сказал, что я огорчаюсь? — усмехнулся Драгуров.

Такси домчало их до больницы минут за двадцать. Здание клиники больше напоминало заброшенный хоспис, где умирали пожилые люди. Мрачный неуютный дом в окружении чахлых деревьев и одиноких беседок, небольшой водоемчик, в котором исчезала луна. Полуразрушенный заборчик и, конечно же, никакого сторожа. Но дверь была закрыта. Драгуров несколько раз нажал на звонок, прежде чем появилась какая-то женщина в белом медицинском халате, заспанная и злая.

— Ну чего ходите? И ходют, и ходют. Привезли, что ли, кого?

— Как раз нет, — отозвался Драгуров, решительно проходя мимо. — Мы к Караджанову. Это его внучка. Что случилось?

— Снова? — сердито спросила медсестра. — Прямо нашествие какое-то. А до утра не могли подождать?

Драгуров сунул ей в руку деньги, и она сразу потеплела.

— Идите, второй этаж, восьмая палата.

— Знаем, знаем, спасибо, — кивнула Снежана и пошла вперед.

Драгуров еще немного задержался около женщины.

— Кто к нему приходил? — спросил он.

— Двое, мужчина и женщина, вечером, — охотно сообщила она. — Он блондинистый такой, назвался зятем. А ее я не рассмотрела. Только удивилась: ведь зять-то его, сам рассказывал, в автокатастрофе погиб. Чудно! Может, другой какой родственник?

— Может быть, — рассеянно ответил Драгуров, но ему стало не по себе.

«…В баварском домике Хаусфишера собиралась самая разношерстная публика, благо места хватало всем. Не скажу, что все их внимание было приковано исключительно ко мне. В эзотерической калильне хозяина хранилось много предметов — и египетские мумии, и какой-то „священный камень“, который хозяин называл осколком чаши Грааля, и черный клок шерсти, вывезенный с Тибета, и некий „кристалл воли“, отражавший взгляд смотрящего в него, и печать ложи с рыцарской символикой, и много другого, подлинного и мнимого, включая старинные свитки, рукописи, манускрипты. Некоторые книги, по уверению Карла Хаусфишера, дошли до него, передаваясь из поколения в поколение, и содержали загадочные таблички с древними письменами. Зашифрованная в них информация описывала какие-то языческие ритуалы и сверхмощные знания, восходящие еще к царю Соломону. Кстати, и род Хаусфишеров-Виллигутов, так правильнее, поскольку одна его ветвь — черных магов Виллигутов — еще в средние века была проклята Ватиканом, упоминался очень давно, в рунических эпосах. А один из этих самых баронов Хаусфишеров был создателем ордена Тамплиеров — тех самых крестовых рыцарей, которым удалось найти и завладеть кладом царя Соломона. Кто-то думает, что он заключал в себе несметные сокровища… Чепуха! Тайные знания — вот то оружие, которое может покорить весь мир. Не золото, не мечи и не пушки, а магическое воздействие на сознание, на каждого отдельного человека и на всю массу копошащихся людей, на весь этот муравейник по имени Земля. В генеалогический герб Хаусфишеров входила пятиконечная звезда со свастикой внутри, и он очень напоминал гербы маньчжурских средневековых правителей, о чем я узнал значительно позже. У этих теософов-мистиков я вообще поднабрался достаточно, будто прошел курс обучения в некоем закрытом университете…

Был там один венец, с усиками, фигура медиумическая, на которую и сам Хаусфишер, и другие возлагали большие надежды. Когда он орал слово, то говорил, что видит нового человека, ужасного в своей красоте — это исполин, подобный кельтскому менгиру, гигант третьей эпохи, освобожденный от веса собственного тела… и еще многое другое, непонятное. А взгляд при этом обычно останавливался на мне. Может быть, просто потому, что искал блестящее пятно, чтобы сфокусировать в глазах мысль. Не знаю. Ему аплодировали.

Однажды, в Вальпургиеву ночь на первое мая, другой участник собрания, нервный юноша с белозубой улыбкой, застрелился прямо на глазах всей публики. Странно, но это не произвело столь уж особого впечатления на остальных. „Герой! — обронил кто-то, стоя над телом юноши. — Его душу сейчас уносят в Валгаллу, к спящему Меровингу, к великому Фридриху! До встречи, Брат Демон-Противобог…“

Иногда они начинали говорить о Высших неизвестных, которые пришли с других планет, но скрываются под землей. Кто они, спящие под золотой оболочкой в гималайских тайниках? Маленький венец уверял, что у него были личные контакты с этими Высшими, наделенными ужасающей сверхчеловеческой силой. Добро и Зло в них заложено равномерно, а вот для простого человека оно равно недостижимо: потому что святой стремится обрести потерянное, а грешник силится овладеть тем, чем не владел никогда. Человек лишь блуждает из зоны Зла в область Добра, но постичь полностью природу этих явлений не в состоянии. Высшие неизвестные приближают к себе лишь посвященных, а те несут в остальной мир ростки Знаний. Но и Знания эти несовершенны, поскольку должны вызывать смятение умов и прилив крови, а все самое значительное — остается в тайне, доступной немногим. Н-да…

Любопытно было наблюдать за ними в минуты экстаза и откровений. „Наступают великие времена!“ — неслось со всех сторон. „Эпоха Гора“, противостояние, война льда и пламени, битва богов… Повергнутся могущественные империи, многочисленные троны, а на их обломках воссядет потомок Меровинга — и возьмет абсолютную полноту власти. В их понимании Меровинг был не только основателем древней династии, которая внезапно оборвалась по замыслу Ватикана, но и прямым наследником Христа, а вообще-то я не мог уяснить: ведь ежели отец Меровинга выполз из моря, то значит — он зверь, предтеча антихриста? И коли взойдет на трон его потомок, которого так пестуют эти люди, то какие скрижали он станет держать в руках, если не люциферовы? Я внутренне смеялся, дивясь их хитрости и уму. Уж между собой-то могли бы и не лгать. И все они ожидали крика новорожденного! Кого именно? Я не знал. Но крика этого ждали и во многих других местах, не только в скромном баварском домике Карла Хаусфишера. И в Лондоне, и в Москве, и в Нью-Йорке, и в Париже. Даже в католическом Ватикане, поскольку люди везде одинаковы. И случайным ли можно назвать то совпадение, что в языческом пантеоне римских божеств был один совсем маленький, неброский, с лютней и луком, вроде меня. Этот божок отвечал за первый крик новорожденного младенца. И звали его — Ватикан. Случайных совпадений не бывает… Так какого же младенца ждет будущий престол? И чей первый крик должен буду приветствовать я?..»

Пожарных вызвали слишком поздно, когда дым уже вовсю валил из открытого кухонного окна. Это сделал кто-то из жильцов дома, расположенного напротив. Огонь охватил весь коридор и отрезал комнату от входной двери. Пробиться сквозь пламя было невозможно, и Вовчик, бросив супругу, задохнувшуюся от ядовитых продуктов горения, метался по балкону. Он что-то орал скопившимся внизу людям, грозил кому-то кулаком, зависал через карниз и вообще производил впечатление сумасшедшего. На все уговоры подождать и не прыгать отвечал бранью. Пожарные только подъехали и начали выдвигать лестницу. Одновременно, развернув шланги, вышибали дверь в квартиру на пятом этаже. Но Вовчик не хотел ждать — он был пьян, напуган и уже ничего не соображал. Когда языки пламени стали вырываться на балкон, лизать пятки, он сиганул вниз, причем как-то совсем по-идиотски ласточкой, головой вперед, будто прыгал с вышки в бассейн. Но перед ним была не водная гладь, а твердая почва. Правда, в воздухе тело Вовчика немного изменило заданное направление, задев ветки тополя, и он упал боком, на клумбу. И был еще жив, когда его стали поднимать.