Я знал, что слёзные мольбы спасённой женщины ничего не изменят. Я нарушил приказ, действовал не по инструкции — это перевешивало любые мои заслуги.

И всё равно приятно, чёрт возьми! Я человеку жизнь спас, как-никак. Такое и раньше бывало, но пока ещё никто не требовал представить меня к награде, обычно премией квартальной обходился. А, тут… Ну, надо же!

Жалко, что Яне нельзя таким похвастаться, а так хотелось, словами не передать. Она бы очень гордилась мной, порадовалась бы за своего мужика, но придётся хранить события вчерашнего утра в вечном секрете, пока бог не приберёт меня к себе.

— Нет, мне ордена не надо! Я согласен на медаль, — отшутился я, хоть и понимал, что совершенно не до шуток.

— Не паясничай, майор! — одёрнул меня Геннадий Васильевич. — Вот как так получилось, что ты с катушек в момент слетел? А если бы заложница погибла? Ты бы сел. Ёбаный в рот, Русаков! Ты это понимаешь? Что с тобой произошло? Какая муха укусила?

Генерал был не дурак, потому и дослужился до такого высокого звания. Годы безупречной службы сыграли сейчас против меня. Был бы на моём месте сейчас Макс, Геннадий Васильевич даже бы не удивился очередной его выходке. К его залётам все привыкли, потому спрос с него был небольшой. Макс выходил сухим из воды, потому что, что бы он ни натворил, всё всегда заканчивалось хорошо, как вчера с этим ошейником, например. Он чертовски везучий сукин сын! Я же был образцовым военным, потому так много вопросов, стоило мне накосячить.

Командир поднялся из кресла и подошёл к окну. Он что-то подозревает про мою связь с Бариновым? Это только его домыслы. Геннадий Васильевич не может знать таких личных подробностей о моей жизни. Вряд ли он ведёт слежку за своими подчинёнными. Так я себя успокаивал, но всё равно было неуютно и тревожно.

Я хорошо изучил привычки командира. Сейчас он будет смотреть в окно и рассуждать о смысле жизни, о том, что ничто не вечно, и нам всем предстоит отвечать перед господом за свои деяния.

В такие моменты Геннадий Васильевич был похож на сектанта. Я во многом был согласен с его отношением к жизни в целом, но какого, блять, хера? Мне его проповеди, особенно сегодня, в хуй не брякали. Неужели у него дел других больше нет, как пиздеть с уже бывшим сотрудником? Долго он намерен меня ещё мурыжить?

— Я посмотрел в глаза заложнице, и она напомнила мне маму. Я представил её на месте этой несчастной и сорвался, — бессовестно пиздел я генералу, чтобы он не отвлекался от темы моего увольнения к более высокопарной херомантии. — Посему считаю себя непригодным для прохождения дальнейшей службы на должности снайпера. Геннадий Васильевич, давайте поскорее покончим с этой волокитой? Я устал.

Генерал долго молчал, будто бы не слышал моей просьбы закругляться, перекатываясь с пятки на носок, разглядывая что-то интересное в окне, изводя меня ожиданием, а затем резко обернулся.

— А инструктором по стрельбе, Саша? Пойдёшь?

Я с недоверием посмотрел на командира. Не похоже, что он шутит, но что-то уж слишком сладко, чтобы его предложение было правдой. Неужели, меня оставят в отряде? Пусть не в качестве боевой единицы, но всё же…

— Чё ты, блять, молчишь, Русаков? — снова распалялся генерал. — Зарплата хуйня, согласен! Зато при бабе своей будешь, у ней под боком. Ты же вроде говорил, что скоро женишься? Не надо по командировкам мотаться и башкой рисковать. С семьёй будешь рядом, с детишками. Ты погоди, Саня, так сразу не отказывайся, — не дав мне вставить и слова, продолжил радовать меня Геннадий Васильевич. — Главное — останешься при погонах. Может, в очередь на квартиру встанешь? Тебе же до пенсии рукой подать!

Ногой. Мне до пенсии ещё, как до Китая раком, но разве я о ней сейчас думал? Я думал как раз о погонах. Майор — это всё же солидно, как ни крути.

У меня камень с души свалился, сошёл вместе с седьмым потом. А ведь прав генерал, не работа — мечта! И Яна не будет одна месяцами сидеть, гадая, жив я, нет? Раз мы с ней о детях заговорили, мне себя вдвойне нужно беречь. Я хочу быть рядом и наблюдать, как растёт её живот, чувствовать, как толкается малыш внутри неё, из роддома её самолично забирать, а не мечтать о том, чтобы поскорее дома оказаться, желательно живым и с обеими ногами.

— Я согласен, товарищ генерал! — отчеканил я и поднялся с расстрельного стула. — Разрешите идти?

— Разрешаю. Отпуск догуляешь, приходи с приказом знакомиться. Оформим тебя переводом!

Я готов был Геннадия Васильевича в обе пухлые щёки расцеловать. А что мне, собственно, мешает? Подойдя к генералу, я обнял его, и субординация вышла в окно, а затем похлопал по спине, как родного.

— Спасибо вам, Геннадий Васильевич! Вы самый лучший командир! — расчувствовавшись, сказал я.

— Ой, не подлизывайся, Русаков!

— Разрешите пригласить вас на мою свадьбу? Придёте? Правда, ещё дата не назначена, но я исправлюсь в ближайшее время, — заверил я почётного гостя.

— Ну, раз зовёшь, Саша, отчего бы и не прийти? — улыбнулся генерал.

Домой летел, как на крыльях! Даже подготовка к похоронам Баринова не смогла подговнять мой боевой дух. Я как раз застал агента, с которым беседовала Яна. Она не поскупилась на гроб для мужа, заказав из каталога самый дорогой и красивый. А вот кладбище она выбрала самое отдалённое от города, как будто бы боялась, что Коля попытается свалить оттуда, чтобы допекать нас и дальше. В чём-то я её понимал. Чем дальше его зароют, тем лучше. Навещать мы его всё равно не собираемся.

— Памятник будем устанавливать? — уточнил агент дальше по списку.

— Хрена ему на лопате! — вставила свои пять копеек тёща. — Ему и крестика много, антихристу!

Она плюнула и тут же перекрестилась.

— Обойдёмся крестом, — бросив осуждающий взгляд на мать, сказала Яна и уверенно ткнула пальцем в каталог. — Вот этот подойдёт.

— Поминки у нас будете заказывать? На сколько персон?

— Коллеги и друзья усопшего прийти не смогут. Мы единственные его близкие, — вмешался и я. — Поместимся дома.

— Да, — кивнула Яна.

Агент взял у Яны предоплату и покинул нашу квартиру. Тёща ушла к себе, и теперь можно было никого не стесняясь, усадить Яну к себе на колени.

— А я в инструкторы перевёлся, — сообщил я Яне, чтобы как-то отвлечь её от похорон мужа и приободрить.

— Правда? — мгновенно оживилась девушка. — Ты больше не поедешь на войну? Никогда-никогда?

— Надеюсь, что