– Наше с вами первое шампанское. И вместе. Загадаем желание?

Локомотив протяжно загудел, проезжая по мосту. За окнами шла битва титанов, веселая компания кидалась снежками, и белые комья фейерверком разбивались о стекла.

– Так почему же? – спросил он.

– Что? – не поняла она.

– Почему вы оказались в этом поезде?

– Я еду в Нью-Йорк искать работу.

– Возможно, я смогу вам поспособствовать. Я много кого знаю. А когда я вернусь, если вам понадобится помощь…

Принесли блюда. Он не начинал есть, пока не приступила она.

– А вы из Нью-Йорка?

– Коренной житель. Я ездил в Форт-Уэйн на Рождество к брату; у него там прачечная. Вы никогда не были в Нью-Йорке?

Она вытерла губы краешком белой салфетки.

– Никогда.

– А кем вы работаете? – спросил он.

– Я… библиотекарь.

Это была не совсем ложь. Хэдли три лета работала с мисс Эверли в муниципальной библиотеке городка Уилингвиля, где она жила. Нет, не совсем ложь. Но краска залила ее лицо и шею.

– Библиотекарь!

Он отложил нож и вилку, подпер кулаком подбородок и устремил на нее внимательный взгляд – так математик смотрит на сложное уравнение, которое наконец сошлось. Хэдли опустила голову и принялась старательно разделывать форель. По радио оркестр Арти Шоу играл Dr Livingstone, I Presume.

– Я знал, что мы были созданы, чтобы встретиться, – сказал он. – Я… Потому что… в общем, я пишу. О, немного.

– Вы пишете?

Она могла подумать о нем что угодно, только не это. Мисс Эверли говорила, что писатели пьют отнюдь не томатный сок, что у них лица мучеников, или бороды, или то и другое вместе, и вообще, почти все уже умерли. Они горят в аду и вовсе не похожи на ангелов, пожирающих вас глазами за столиком в «Бродвей Лимитед» так, будто вы Джин Тирни.

– Что вы пишете? – спросила она, с трудом проглотив кусок рыбы.

– Пока ничего особенного. Я долго набивал руку в лицейской газете. В прошлом году пьесу, которую я написал, даже поставили. Но это так, безделица. Потом еще статьи в местном журнальчике. Тоже пустяки. Теперь я займусь серьезными вещами, хоть на это меня сподвигла война. Я сейчас…

Он замолчал и отрезал кусок бифштекса. Красные и синие огни промелькнули отсветами на блестящих стенах, на миг осветили их лица, точно вспышка фотоаппарата.

– Как ваша форель? – спросил он.

– Очень вкусно. Так вы сейчас?..

– Всё хорошо, мэм? Всё хорошо, сэр? – поинтересовался подошедший метрдотель.

И в эту самую минуту поезд взревел гудком и всё погрузилось в темноту. Арти Шоу с доктором Ливингстоном пошел в штопор, колеса, отчаянно заскрежетав, перестали вращаться. Хэдли едва успела подхватить на лету шампанское и свою форель. Что-то падало на пол, звенело разбитое стекло. Кто-то закричал.

Две очень долгие минуты вагон сотрясался, словно желая во что бы то ни стало свалить своих пассажиров в кучу малу. Люди цеплялись за столики. Наконец наступила гробовая тишина – поезд остановился.

Гробовая тишина… Такое впечатление возникло в первый момент после стука колес, лязга железа и гомона пассажиров. Но уже нарастал другой звук, сначала глухой рокот, потом рев. Он бился в стены, сотрясая вагон.

– Буран, – сказал кто-то в темноте. – Нас накрыло.

Арлан щелкнул зажигалкой. Его рука нашла под столом руку Хэдли. Донеслись шорохи оттуда, где были официанты и метрдотель. Их тени скрылись и вскоре появились вновь со свечами и спичками.

– Ужин при свечах, – пробормотал Арлан. – Шампанское наверняка покажется вкуснее, а?

Он улыбался в отсветах пламени, держа пальцы Хэдли в своих. Появился начальник поезда с поднятыми руками, точно мессия, шествующий по водам.

– Леди и джентльмены… Вследствие сильного бурана произошел обрыв кабеля в районе Гаррисберга. Пенсильванская железная дорога приносит вам свои глубочайшие извинения и обещает сделать всё возможное. Мы тоже. Предлагаю вам спокойно закончить ужин.

Легко сказать.

Многие пассажиры вернулись в свои купе, другие, наоборот, покинули их и толпились в баре и салоне. Лысый господин, который принимал душ, когда погас свет, растерянно озирался в халате среди смокингов и коктейльных платьев. Обслуживающий персонал был безупречен, но сбивался с ног, раздавая свечи, спички и слова успокоения. «Бродвей Лимитед» вскоре стал похож на зал ожидания в пору исхода.

Они увидели своего официанта – тот метался по проходу, как душа в чистилище, с пудингом, который ему заказали до аварии. Клиентов как ветром сдуло. Арлан, сжалившись, забрал у него тарелку.

– С изюмом, цедрой и засахаренными вишнями. Шеф-повар облил его горящим бренди. Спасибо, сэр, вы очень любезны. Глазирован…

– Отлично, – перебил его Арлан. – Наконец хоть что-то английское. Это вам! – Он протянул тарелку Хэдли.

– Спасибо. Не сейчас.

Не сговариваясь, они решили уйти из вагона-ресторана.

– Эй! – воскликнул Стэн, встретив их в тамбуре, где было не протиснуться. – А я тебя искал, парень. Когда я расскажу всё это в Род-Айленде, моя жена ни в жизнь не поверит…

– О? – округлил глаза Арлан, стараясь держать тарелку с пудингом строго горизонтально над их головами. – В Род-Айленде, оказывается, женятся? Как же ты объяснишь, что это самый маленький штат в стране?

Друг дал ему тычка. Две молодые женщины, блондинка и рыжая, пытались протиснуться между ними.

– Мы, кажется, знакомы? – спросил их Стэн и блаженно закрыл глаза в окутавшем его шлейфе духов.

– Нет, – отрезала одна. – И не говорите, что вам жаль!

Подруга толкнула ее локтем.

– Будь полюбезнее, – прошипела она. – Он же воевал.

Стэн дерзко поднял бровь и последовал за ними против толпы, протискивавшейся в обратную сторону. В коридоре люди продвигались гуськом, еле-еле. Хэдли и Арлан наконец добрались до купе F.

– У вас тоже купе? – спросила она.

Он покачал головой, по-прежнему удерживая тарелку горизонтально.

– Вы наверняка видели плакаты? Те, с солдатом? «They come first…» Военные еще пользуются приоритетом. Нам даже дают скидку на кока-колу, пять центов с бутылки. Послушайте… Давайте меняться: мне купе, а вам мое купе люкс. Вам там будет удобнее. Мне, знаете ли, случалось спать и с крокодилами.

– Ни в коем случае. Не выдумывайте… У меня очень удобное купе. Да и все вещи уже распакованы. Но это очень любезно с вашей стороны.

– Вы входите или выходите? – раздался сердитый голос сзади.

Они прижались к двери. Люди проходили перед самым их носом.