Уже заносили поспешно в юрту низкие китайские столы, расставляли их широким кругом перед сидящими, уставляли их переполненными чашами с разваренным мясом и кровью, из открытых винных туесов запахло крепкой арзой и хорзой.

Через малое время юрта шумела и гремела на разные лады. Ононские и керуленские нойоны пересаживались друг к другу, находя и узнавая своих старых знакомых по татарским войнам и походам, радостно смотрели друг на друга, обнимались и говорили слова примирения.

– Наконец-то рода монголов объединятся, – с умудренным видом качали они головами, – уже хватит нам жить по разным углам.

– Так и до греха недалеко, между собой взялись воевать, куда это годится?

И уже никто в пылу горячих речей не помнил того, как всего полмесяца назад они с обнаженными клинками неслись друг на друга, стремясь пустить друг другу кровь, снести голову, разрубить на части, в жажде уничтожить противника вместе со всем его родом и завладеть его добром.

В самом конце зимы, в последних днях месяца ехэ улаан[16], в Бурги Эрги, наконец, выпал большой снег. Боги, видно, дав возможность семье Есугея переждать в тайге самое опасное время, когда в степи шла война между родами, в конце концов решили восполнить и то, что должно было быть в горах, дать и сюда нужное количество вод, чтобы и тайга получила нужную ей влагу и не высохла летом. За несколько дней навалило сугробов по колено и Тэмуджин, спасая свое маленькое поголовье, решил на короткое время перекочевать в степь.

Выйдя из гор по заснеженному льду Керулена, он резко повернул на юго-запад и отошел от реки на четверть дня пути – туда, где кончались курени и айлы керуленских монголов и начиналась пустынная степь, тянувшаяся на запад до владений кереитов. Здесь он расположил свое стойбище на открытом со всех сторон, продуваемом месте, с чистым от снежных сугробов пастбищем.

Жить в открытой степи было опаснее, чем в горах, но хорошо было то, что место это находилось в стороне от войны между монгольскими родами. И еще успокаивало матерей, пугавшихся от каждого шороха, то, что сейчас, в конце зимы, даже простые разбойники переставали рыскать по степи – в бескормицу все берегли своих коней от лишней гоньбы, да и настоящей добычи им в эту пору не было: обессилевший от плохого корма скот далеко не угонишь. Полагаясь на это, семья Тэмуджина жила в укромной ложбине между тремя сопками, поставив две жилые юрты.

Братья и нукеры пасли небольшое стадо по низинам, не выгоняя на высокие склоны, стараясь не быть на виду от дальних просторов. Они старательно откармливали своих ездовых коней, каждый день выискивая для них лучшие места с хорошей ветошью.

Из соплеменников о их новом месте знали лишь Мэнлиг и Кокэчу. С известием к ним Тэмуджин отправлял Хасара и Бэлгутэя, когда они были еще в пути, проезжая с кочевкой поблизости от их стойбища по Керулену.

Они прожили в степи около месяца, когда за два дня до полнолуния месяца бага улаан[17]к ним приехал человек от анды Джамухи. Тэмуджин внимательно выслушал переданные ему слова и крепко задумался.

Смерть Хара Хадана могла разрушить все его надежды на будущее. Неясным становилось положение отцовского тумэна: отныне джадаранские нойоны в любой день могли потребовать освободить те пастбища, на которых сейчас отцовские воины держали свой скот. Да и на будущее, когда сам он встанет во главе улуса, Тэмуджин рассчитывал на поддержку Хара Хадана.

«Когда между родами идут раздоры, – часто подумывал он до этого, – и неясно, как повернется жизнь завтра, лучше всего иметь в своем племени сильного друга. К хану Тогорилу по каждой мелочи бегать не будешь…».

И найдя такого друга в лице Хара Хадана, Тэмуджин внутренне радовался, что все так удачно сложилось: теперь союзником ему будет вождь сильного рода, противник его врагов – тайчиутов – и к тому же отец его анды. Анда же Джамуха со временем должен быть сесть на место своего отца и тогда они могли бы держаться вместе, всю жизнь помогая друг другу. Джамуха, встав во главе своего рода и имея влияние на керуленских монголов, мог поддержать его в то время, когда он, по предсказанию шаманов, взошел бы на ханский трон. Лучшего исхода на будущее нельзя было придумать, а теперь, когда Хара Хадана умер, на все это нечего было рассчитывать. Джамуху теперь ждала незавидная судьба.

Чем больше думал Тэмуджин об этом, тем тревожнее становилось у него на душе. Из прошлого разговора с Мэнлигом выходило, что в нынешнем противостоянии южных монголов против борджигинов все держалось на одном Хара Хадане, и другого такого нойона, способного собрать вокруг себя остальные рода и повести их, у керуленских больше нет. Получалось, что теперь, после ухода такого вождя, у южных монголов начнется разброд и они не смогут выстоять против своих врагов.

«Перед борджигинами теперь нет никаких препятствий, – напряженно соображая, приходил к выводу Тэмуджин, – они разгромят керуленских, а там доберутся и до отцовского войска. Таргудай заставит старейшин вынести решение о его разделе, тумэн разобьют на мелкие части и разведут по разным улусам, так, что потом не соберешь их… Тогда и для меня не будет никакой защиты».

Надо было что-то делать – и делать быстро, чтобы спасти главную силу южных монголов – улус Хара Хадана. Единственным верным способом было сделать так, чтобы улус вернули Джамухе – лишь в этом случае можно было надеяться на защиту от Таргудая. От этого зависело все будущее – и Джамухи, и Тэмуджина.

«Можно придраться к тому, что дядья незаконно забрали у Джамухи отцовское наследство, – размышлял Тэмуджин, – а кто сможет заставить их вернуть улус? Нойоны, старейшины и шаманы! Надо к ним обращаться, а сделать это могут лишь Мэнлиг и Кокэчу, им надо без промедления взяться за это…».

Не глядя на позднее время, Тэмуджин взял с собой Боорчи и в сумерках выехал в стойбище Мэнлига.

В полночь они были на месте. Кокэчу, как всегда, дома не оказалось. Разбуженный ото сна Мэнлиг был хмур и неприветлив. Молча слушая его доводы, он кутался в овчинный дэгэл, наброшенный на плечи, кривил рот, через силу удерживаясь от того, чтобы открыто не зевать при гостях.

– Если сейчас не спасти улус Хара Хадана, всем керуленским придет гибель, – горячо доказывал ему Тэмуджин, – сами же джадараны раздробят его войско, а потом, при надобности выйти дружно против борджигинов, у них не хватит ни ума, ни духа, вы это сами мне говорили, они будут прятаться по своим окраинам. Надо всем керуленским нойонам и старейшинам навалиться на джадаранов, припереть их в угол и заставить отдать улус Джамухе. Тогда они сообща устоят против борджигинов.

– Да знаю я все это, – досадливо, как от назойливого мальчишки, отмахнулся от него Мэнлиг, – я ведь сам там был, своими глазами все видел. И пытались от них добиться этого нойоны, да ничего не вышло… Это дело прошедшее, а сейчас там уже что-то другое надвигается, что-то там не по нашему замыслу идет…