— Ну его в жопу, — в сердцах предложил курсант Дима. — Обойдем.

— Прямо с языка снял, — согласился капитан-лейтенант. — Нечего нам тут ловить. Непонятно, зачем это ему надо было, но спрашивать не будем. Будет удача, так вернемся сюда с чем-нибудь здоровенным и железным, а на своих двоих… Нет, в жопу так в жопу. Пошли.

Они ушли с дороги, протопали через участок довольно глубокого рыхлого снега и, не переставая ругаться, осторожно обошли дом по широкой дуге. Непрерывно наблюдая за окнами, виднеющимися из-за забора. На доме и даже на заборе было много кованого железа: многочисленные завитушки разного рисунка, перевитые кисточки, силуэты птичек и зайчиков.

— Охотник, блин. Богатая скотина. Техасец, бляха-муха. Поторопился.

Говорить было противно, и они оба надолго замолчали. Обиды и недоумения хватило обоим на много километров: сначала они оглядывались, потом перестали, но все равно продолжали морщиться и проговаривать про себя те слова, которые обычно помогали, но не помогли теперь.

За Ореховом было Ярославское, за Ярославским — Менделеево. Думая на ходу, капитан-лейтенант предположил, что пересечь Калининградское шоссе будет проще всего в крупном населенном пункте, где много тесно стоящих домов. Повыглядывать там из проходов, из-за заборов и с разбегу перебежать на другую сторону, где тоже можно быстро скрыться из вида. Вряд ли незваные гости оседлали шоссе на всю длину и переход составит такую уж проблему.

Но, как выяснилось через четверть часа, когда они дотопали до Первомайского, он ошибался настолько категорически, что глаза полезли на лоб. Еще с южной, дальней от шоссе окраины неясный гул впереди превратился в хорошо различимый звук моторов. Сотен их, опоясывающих своими ноющими нотами почти половину горизонта прямо по курсу. Курсант впервые за все время вынул пистолет из кармана, и капитан-лейтенант смутно подумал, что это хорошо его характеризует. Осмотревшись, они все же двинулись вперед. Первомайское выглядело нехарактерно: дома не вытягивались вдоль крупнейшей улицы, а ориентировались ровно наоборот, от шоссе и на юг. Непрерывно вертя головами и пригибаясь, они довольно живо продвинулись в глубь поселка и нырнули в простенок между двумя заборами задолго до того, как стало видно шоссе. Но зато его было отлично слышно.

— Ага. А я-то все думаю…

— Чего?

— Я все думаю, что такое непривычное… Звук четко слева направо идет. Все движение в одну сторону.

Капитан-лейтенант склонил голову набок, выждал секунду и понял, что курсант совершенно прав. Причем «слева направо» — это значит от самого Калининграда… Куда? По крайней мере, к Полесску. Он быстро сверился с атласом и кивнул сам себе. После Полесска идут Большаково и Советск. Но вся эта невидимая громадная колонна движется в целом именно туда, куда надо им. Хреново. Да, даже при том что выбор цели движения был весьма условным, придуманным искусственно, самим для себя, — все равно хреново.

— Ладно, пошли уж, — довольно нелюбезно буркнул он. Курсант кивнул и, в очередной раз оглянувшись, двинулся вперед, уже привычно пригибаясь. Пройдя вбок между заборами метров сорок, они наткнулись на недостроенный дом. Это выглядело неплохим вариантом, и они полезли через протянутую на месте будущих ворот цепь. Интересно, что дома как такового еще не было — только коробка в полтора этажа, без окон и еще не перекрытая сверху. Но забор уже был, пока что состоящий из поставленных через каждые 4–5 метров кирпичных столбиков. Местные жители будто жили среди центрально- или южноафриканских каннибалов — заборы здесь, судя по всему, ценились очень высоко. В Калининграде это не чувствовалось, а здесь их обилие и монументальность производили какое-то тягостное впечатление.

На задней стороне недостроя забор был попроще. По той полосе, где этот участок смыкался с соседним, просто была натянута крашенная в зеленый цвет металлическая сетка на редких столбах. Между двумя столбами была калитка с простым запором в виде высоко поднятого шпингалета: то ли чтобы дети на стройку не бегали, то ли для чего-то в этом же роде. Но стоило крадущемуся впереди курсанту поднять руку над досками и отщелкнуть шпингалет, как раздался вопль. Вопила женщина, которая приоткрыла в доме форточку — через нее виднелось ее круглое лицо. Они с трудом разбирали отдельные слова: настолько густой была речь. Ругательства и угрозы сыпались с такой скоростью, будто открыли заслонку в запруде.

— Мать, не кричи! — попробовал прервать женщину Антон, уже проходя во двор за курсантом. Но толку не было никакого, только ее голос поднялся еще на полтона выше. За три попытки он не сумел вставить в поток криков ни одного слова. Женщина совершенно не собиралась его слушать: своими воплями она создавала отдушину собственному страху перед будущим. Крик был для нее привычным и помогал всегда или почти всегда. Черных флотских шинелей, оружия она старалась не замечать.

— Ну, бля!

У курсанта Димы не выдержали нервы, мгновенным движением ладони он сдвинул флажок предохранителя своего пистолета и дважды подряд пальнул в окно. Патрон у него, оказывается, был в стволе.

В доме раздался визг, наслоившийся на звон расколовшегося оконного стекла, и тут же стало совсем тихо. Если не считать никуда не девшегося гула сотен колесных машин, двигающихся по уже совсем близкому, но все еще невидимому отсюда за домами Калининградскому шоссе.

Выругавшись, капитан-лейтенант перевел взгляд с опустившего оружие курсанта обратно на дом. Надо же, тот сумел попасть в стекло оба раза, кто бы мог подумать. А говорят, что пистолет — бесполезная вещь в руках дилетанта.

— Услышали, нет? — произнес он себе под нос и тут же скомандовал: — Бегом. Отсюда. Тем же маршрутом.

Однако Дима потратил еще с четверть минуты, чтобы добежать до угла дома и выглянуть по другую его сторону. Понятно было, что дом на шоссе не выходит, и что он там думал увидеть, капитан-лейтенант не представлял. В итоге выходило, что они просто потеряли время.

— Дурак, — объявил он курсанту уже на бегу. — Минус два патрона на какую-то дуру… Причем на свою, родную… Но стреляешь неплохо.

С пяти или шести метров навскидку в проем окна — это действительно было несколько выше среднего: сам он из пистолета стрелял ненамного лучше. Но их всегда учили, что это «статусное оружие», и он никогда не думал, что ему придется пользоваться пистолетом «фактически». Именно так говорилось среди моряков. «Быть готовым к фактическому применению оружия»…

Продолжая злиться на себя, на курсанта, на безымянную тупую бабу позади, он вывел бумкающего своими ботинками по мерзлой земле парня обратно к тем же воротам перед стройкой. И снова в тот же проем между двумя заборами. Ясно, что отсюда надо было уходить: если сдвоенный выстрел услышали с шоссе, то могут и даже должны послать хотя бы отделение разобраться. Но заборы были глухими. Пробежавшись дальше, он попробовал поколотить в пару калиток, но никакого видимого толка от этого не было — в этих дворах даже собаки не гавкали. При этом капитан-лейтенант каждый раз сколько-то времени ожидал ответа на свой стук и прекратил глупое времяпровождение, только поймав насмешливый взгляд курсанта.