– Оделся ты нормально. Не очень-то празднично, но для никому не известного героя сойдет. Я тоже чай не с Киева, как и ты, забрел из деревни, но Владимир меня принял. Все его обзывают рабьим сыном, а по мне – так это для князя больше достоинство, чем лихо. Кому ж еще людей понимать, как не тому, кто половину крови от рабыни возымел? Да и сам он не из столицы. Родился не в Киеве, да и княжил не там. Только огня в нем и силы столько, что не сидеть ему на украинах, ему все надобно и желательно сразу. Он сам привык у доли из рук куски счастья выхватывать и других ценит, кто не плошает зазря. Вот и ты не плошай. Правду тиверцы сказали, что ты из Таврики только затем и шел, чтоб Владимиру помочь?

– Так и есть. Дед, что учил меня боевой науке, перед смертью наказал мне Владимиру служить. Так и баял, что учит меня лишь затем, чтоб витязя во Владимирову дружину сделать.

– Ну считай, что деда своего ты не подвел, исполнил его наказ. Теперь и ему в вирыи легче будет и тебе на земле-матушке. Пойдешь ко мне в десяток?

– Отчего ж не пойти? – стараясь не показать бурной радости пожал плечами Микулка. – Не ведаю я какой ты воевода, да только улыбка у тебя с уст не сходит. Помирать будет не грустно.

– Экий ты шутник! – рассмеялся Извек. – Ладно… Как рог протрубит, перед тобой двери откроются. Вот и ступай за них, а там увидишь что к чему, сам разберешься.

– А ты? – забеспокоился паренек.

– Я уж через вой рогов прошел… Теперь твоя череда.

И действительно из-за двери послышался приглушенный толстой дубовой доской звук боего рога. Изнутри налегли, раздвинули тяжелые створки… Микулка глубоко вдохнул и шагнул за порог в заполненный пиршеский зал.

Тут уж не один рог взревел, а десяток музыкантов наполнили терем зажигательной боевой музыкой. У микулки кровь забурлила и в груди заныло непривычной радостью. За длинным накрытым столом, сидел в добротном кресле с высокой спинкой только один человек, отальные стояли почтительно, но не подобострастно. Паренек сразу понял, что это тот самый Владимир и есть, больше некому тут сидеть так по хозяйски и чинно. Улыбка играла на смуглом не по северному лице князя, он смотрел на вошедшего героя неотрывно, глаза в глаза. Молодой витязь смутился сверх всякой меры, понимая что именно он, никому не ведомый мальчишка из Богами забытой деревни, сейчас не только притянул к себе многие взгляды, но и занял собой мысли многих. Бояре и воеводы глядели на Микулку по разному. Кто с интересом, кто с нериязнью, кто с равнодушием. От такого потока внимания паренек даже дышать позабыл, аж голова закружилась. Но больше всего удивило его то, что князь был не на много его старше, ни бороды, ни усов. Но одет богато. Правда не броско, да и кольчужка за воротом виднеется.

– Ну что ж ты стал? – улыбнувшись еще шире молвил князь. – Корни там пустил, что ли? Подь сюда.

Микулка вздрогнул от неожиданности, но собрался с духом и шагнул вперед, вдоль длинющего стола. Ему полегчало немного, когда он приметил в толпе Извека, только что зашедшего через другой вход. Ну да ладно, все ж хоть кто-то по доброму смотрит, без насмешки.

Молодой витязь шел вперед и взгляды словно стрелы царапали его лицо, он шел, с каждым шагом приближаясь к тому, чего и не мечтал достигнуть, он шел по зову самого князя. Микулка остановился у кресла, по правую руку от сидящего Владимира и замялся, не зная что делать и что говорить.

– Откуда ты такой взялся? – подняв брови спросил князь. – Десятком воев город шурмовать не испугался, а тут стоишь как девица краснеешь.

– Ничего я не краснею! – окрепшим голосом ответил паренек. – Просто князя впервый раз вижу.

Бояре опешили… Чтоб так вот кто-то с князем по свойски болтал… Где видано?

Владимир взглянул одобрительно и все успокоились.

– Дайте мне гривну! – поднимаясь с кресла молвил он.

Вновь заиграла музыка, а Микулка не веря свои глазам смотрел как старый боярин поднес князю сверкающий золотой обруч, как Владимир свой рукой застегнул его на Микулкиной шее. Музыка смолкла.

– Спасибо, неизвестный витязь! – совершенно серьезно сказал князь. – Много ты народу своим подвигом сберег. Жалую тебе эту гривну как знак твоего геройства и моего к тебе расположения.

Снова взревел рог, завыла дуда, Микулка покланился князю, давя в себе подступившие от радости слезы, потом повернулся к боярам и воеводам и повинуясь какому-то душевному порыву поклонился и им.

Когда музыка стихла, все уселись за стол, а Микулку усадили по правую руку от князя.

И пошел пир… Такого пира Микулка не то что не видывал, а даже и слыхом не слыхивал. Еды было столько, что глаз замылился, не зная за какое блюдо уцепиться, ноздри щекотали манящие запахи, аппетитные, пряные, хмельные… Звенела посуда, раздавались негромкие пока голоса, не заведенные игривым хмелем. Микулка понял, что всего ему тут не съесть, даже если натужится, а потому надо хотя бы побольше попробовать. Он сразу наложил в блюдо квашенных овощей для разминки перед мясом, попробовал их и пряная закуска огнем разожгла дремавшую жажду. А тут и здравицу князю воскликнули бояре, звякнули кубки, стукнули чаши. Паренек ухватил свой кубок, украдкой понюхал, вызвав улыбку сидевшего напротив Извека и зажмурившись хлебнул крепкого зелья. Но и ну! Пряности, по сравнению с ним, льдом показались! Дыхание сперло и Микулка принялся молотить овощи так, словно это была последняя еда в целом свете.

Он подметил, что никто по многу не берет, набирают по куску разного, чтоб не обидеть князя, всего попробовать. Тут-то Микулка и вошел во вкус… Отроки и девки сновали от кухни до трапезной без перерыва, подносили молочных кабанчиков, целиком запеченую рыбу, горы битой птицы, лебедей и гусей запеченных в перьях. И целые кадушки запасенных с осени овощей, приправленных ароматными травами и острыми пряностями из далеких солнечных стран. А меду и олу подносили и вовсе без меры.

То и дело кто-то выкрикивал здравицу князю и доблесной дружине, воеводам и известным витязям. Все изрядно подпились, подобрели, нахваливали друг друга на все лады. На Микулку уже никто не обращал особого внимания и он украдкой ощупал непривычно тяжелую гривну из чистого солнечно-желтого золота.

– Здрав буде молодой витязь Микула, селянин подкиевский! – громко выкрикнул Извек, когда немного стихли захмелевшие голоса пирующих.

– Здрав буде! – охотно подхватили бояре, воеводы и заслуженные вои, расплескивая мед из чарок и кубков.

Микулка глянул на Извека и встал, повинуясь поданому десятником знаку.

– Благодарствуйте, храбрые витязи! – поклонился паренек и одним духом осушил чеканный серебряный кубок.

Тут же пьяный говор закрутился вокруг новичка, потому как мысли уже цеплялись за самое близкое и простое. Пророчили славное будущее, восхваляли смелость и находчивость. Паренек как-то неуютно себя почувствовал, не привык, чтоб его хвалили. Даже дед Зарян чаще казывал слово "дурень", чем скуповатое в его устах "молодец". А тут распелись прямо аки соловьи.