Арестованных сажали в тюрьму при полицейском участке на Мойке. Когда английский реформатор тюрем Джон Ховард посетил Санкт-Петербург в 1781 г., сделав здесь одну из первых остановок в своей ознакомительной поездке по европейским тюрьмам, он был потрясён увиденным.

Позже он утверждал, что применение кнута часто приводило к смерти заключенных и что полицмейстер (надо полагать, Лопухин) показывал ему не без некоторой гордости всевозможные пыточные инструменты – чтобы ломать руки и ноги, вырывать ноздри, выжигать клейма. Кандалы, иногда прикованные к бревнам, ограничивали малейшие движения узников[305]. Хотя документов не так много, чтобы по ним судить с уверенностью, похоже, что полиция часто вершила произвол в отношении подозреваемых. Но зато известен один случай, когда несправедливо арестованный и задержанный человек выиграл в суде возмещение в 800 руб., взысканных с полиции за причинённые ему бедствия и страдания[306].

Вероятно, положение улучшилось с открытием в 1787 г. новой городской тюрьмы, именовавшейся Тюремным замком, у слияния Мойки с Никольским каналом, ведь при её сооружении использовались некоторые идеи, распространяемые реформаторами тюрем. Двухэтажное здание новой тюрьмы было пятиугольным в плане и окружало открытый внутренний двор, устроенный для доступа в камеры свежего воздуха и солнечного света, а также для прогулок заключённых. Эта тюрьма была гораздо просторнее прежней, а в стены её встроили трубы, образовавшие своего рода систему связи, по которой часто «транслировали» церковные службы для узников, что служило неотъемлемой частью программы перевоспитания[307].

Впрочем, важнее было то, что в новой тюрьме держали (во всяком случае, в тёплое время года) только тех заключённых и подозреваемых, которые обвинялись в серьезных преступлениях. С 1783 г. кроме острога для опасных преступников на Васильевском острове полиция содержала ещё два «рабочих и смирительных дома», где жили под стражей и работали люди, не совершившие серьёзных преступлений, но всё же являвшиеся обузой для общества или склонные к нарушениям закона. «Оные [дома] определены для работы и наказания всякой ленивой черни, беспаспортников, беглых крепостных людей и служителей, здоровых нищих, пьяниц, забияк, распутных людей, бездельников, воров, уличённых в покраже не свыше 20 рублей, и так далее»[308]. Очевидно, полиция была довольна тем, что все эти люди удалены с городских улиц. К середине 1780-х гг. по подобным обвинениям ежегодно арестовывали в среднем 200–300 человек[309].

Забота об общественном спокойствии лежала не только на полиции. Ответственность за него разделяла и судебная система. Как и вся городская администрация, судебная система имела сложную структуру. Полиция самостоятельно решала дела о воровстве и мелких кражах на сумму менее 20 руб. После третьего привода по такому обвинению ответчика отсылали в соответствующий его положению суд[310]. Судебные дела, касающиеся дворян, рассматривал Нижний или Верхний земский суд, дела крестьян поступали в Нижнюю или Верхнюю расправу. Однако большинство дел, заведённых в Петербурге, попадало в Главный магистрат[311]. Там рассматривались все гражданские тяжбы между купцами и ремесленниками. Если одной из сторон в споре выступало государство, то магистрат как низшая инстанция передавал дело в Третий департамент Сената. Перегруженные портфели городских магистратов стали причиной создания особых судебных органов для решения не слишком важных дел – словесных и совестных судов.

Словесные суды существовали с 1727 г. В 1740-х гг. их передали в подчинение городского магистрата. Это соподчинение было подтверждено губернской реформой 1775 г., а затем снова – в Уставе благочиния (Полицейском уставе) 1782 г.[312]. Словесные суды действовали без письменных протоколов. Их судьи, избиравшиеся «обществом гражданским» каждого квартала, получали инструкцию судить «по существу прозьбы а имянно: терпящего, властию на справедливости основанною, удовлетворить; на пример отдавшему деньги возвратить, обещавшему что исполнить велеть исполнить…»[313]. Судьям полагалось вести подённую тетрадь, или журнал, где следовало кратко излагать каждое дело и показания по нему. Все дела, относящиеся к коммерции, кроме споров о векселях (долговых обязательствах), входили в компетенцию словесного суда. Делами о векселях как о письменных документах занимался магистрат. В числе конкретных видов дел, по которым выносили решения словесные суды, были следующие:

1) неуплата за полученные товары;

2) осложнения со слугами или с людьми, работающими по найму;

3) наём лошадей;

4) наём лавок, домов, квартир, коридоров, углов, харчевен, садов, пустырей и т. д.;

5) разногласия по поводу условий труда ремесленников;

6) споры по поводу контрактов со специалистами, нанятыми для преподавания и творческой деятельности (профессора разных наук, преподаватели языков, врачи, архитекторы, художники, резчики, скульпторы и др.);

7) обман при взвешивании и отмеривании пищевых продуктов и других товаров первой необходимости;

8) невыполнение контрактов людьми, перечисленными в пункте 6;

9) невыполнение контрактов ремесленниками или ущерб, причинённый ими;

10) невыполнение подёнными рабочими и слугами заранее оплаченных работ;

11) помехи и неприятности со стороны арендодателей в отношении съемщиков объектов по пункту 4 и нанимателей по пункту 3.