— Ну, вот и все, — говорит она ему, хлопая в ладоши. — Какие мы молодцы.

Она зовет его Оскар, поэтому и мне лучше называть его этим именем, а не просто «он», так ведь? Но он еще в таком возрасте, когда даже имя кажется для него слишком большим.

Я никогда не видела Элис такой. Такой собранной, такой счастливой.

Я-то боялась, что все будет наоборот, что все это будет для нее слишком трудно.

— Кто это у нас такой красивенький, — воркует она и трется носом об Оскара, в полнейшем восторге лежащего на полу, — кто это у нас такой хорошенький мальчик?

С его рождения прошло два дня, но надо отдать Элис должное — управляется она с ним довольно ловко. Выглядит, правда, так, что вполне вписалась бы в «Ночь с ожившими мертвецами», и даже проходящие мимо зомби бросали бы на нее сочувственные взгляды. Но похоже, ее это ничуть не волнует. Похоже, ничто не может стереть с ее лица широкую улыбку материнского счастья.

Подгузник заменен, и она опять укладывает младенца на колени по-стариковски сморщенным личиком вверх и вынимает правую грудь.

— Давай, Оскар, — говорит Элис, — теперь твоя очередь.

В поисках соска Оскар тычется личиком в грудь с неукротимой решимостью самонаводящейся ракеты, реагирующей на тепло, и, обнаружив цель, начинает сосать. И как сосать!

— Ты только посмотри, — говорю я, — как он хочет жрать.

Элис улыбается.

И затем, поскольку Оскар, видимо, занят всерьез и надолго, она спрашивает, как дела у меня.

Я рассказываю ей о вчерашнем. О Фрэнке и о том, как он спас меня. О том, что без бороды он совсем другой.

— Как романтично, — говорит Элис.

— Ну, уже не знаю, как насчет романтики, но с его стороны поступить так было просто здорово.

— Он, наверное, что-то к тебе чувствует.

— Что-то чувствует?

— А чем еще это объяснить? Хороший вопрос.

— Ну, он… просто хороший человек.

Элис смеется.

— Женщина в газетном киоске очень хороший человек, но сомневаюсь, что ради меня она бы преобразилась.

— Я как-то не думала о нем в этом плане.

— Ну, так подумай. Давай, что ты о нем думаешь? Оскару хочется знать, что ты о нем думаешь.

Оскару-то, конечно, все до лампочки. Все, что ему нужно, это его чертово молоко, и побольше.

— Да не знаю я, что о нем думать, — говорю я ей. — Наверное, я думала о нем, как о человеке, которого мне стало жалко, ну, ты знаешь, из-за того, что случилось с его братом. Сейчас, правда, я уже не уверена. Я хочу сказать, что я и сейчас его жалею, но не свысока, а потому, что благодарна ему, вот и все.

— Ну да, конечно, — поддразнивает она меня.

— Да ладно, Элис, — говорю я, — хватит.

— Он наверняка что-то чувствует к тебе.

— Может, и так.

— Похоже, тебе это не очень нравится.

— Но это все усложняет.

— Усложняет?

— Я не уверена… — я жду, пока Оскар, потерявший сосок, не найдет его снова и не вцепится в него. — Я не уверена, что готова к этому. Ну, после всего этого с Эдамом.

Элис кивает.

— Это приятно — иметь поклонника.

— Он не поклонник, — но, говоря это, я начинаю сомневаться в том, что это не так.

— Ладно, ладно. Как хочешь.

Час спустя мы собираемся на прогулку: я, Элис и Оскар.

Для Оскара это большое событие. Это его первая настоящая прогулка на открытом воздухе.

И для Элис это тоже событие. Ведь до появления Оскара она редко доходила до парка без паники.

Но кажется, пока с ней все хорошо.

— Какой миленький мальчик. Какой миленький-миленький, — она ласкает его щечку легкими поцелуями.

По дороге в парк Элис спрашивает, как у меня с работой.

— Я все еще безработная, — говорю я. — А как у тебя? Я имею в виду, когда у тебя все более-менее утрясется?

— Вернусь к своим конвертам.

— Высоко мы с тобой летаем, нечего сказать.

— Да, этот Ричард Брэнсон с телевидения от зависти умрет, — отвечает она.

Мы доходим до парка, и тут солнце решает осчастливить нас своим появлением. И пока мы ходим по круговой аллее вдоль границ парка, проходя мимо бегущих трусцой людей, иностранных студентов и других молодых родителей, Элис, кажется, и не собирается впадать в панику. Мы доходим до скамейки и решаем присесть.

Глазенки Оскара широко открываются, что при желании можно считать проявлением крайнего удивления, но скорее всего говорит о том, что он выпускает газики.

— Ну вот, — говорит Элис, по-матерински сюсюкая. — Вот мы и в парке. Нам нравится парк, да? Нам нравится в парке! Мы уже большие мальчики, и мы ходим в парк, как другие детки, да? Да, ходим. Мы ходим. Ходим-ходим, — она легонько и нежно подкидывает его.

И пока Элис воркует, полностью поглощенная этим занятием, я откидываюсь на спинку скамьи и наслаждаюсь теплым ветерком. Прилетела сорока и уселась у наших ног. Потом другая. Наверное, его красавица жена.

То счастливое чувство, которое осталось у меня от вчерашнего дня, еще не ушло. Честно говоря, пожалуй, даже стало сильнее. Никак не могу забыть, что другой человек приложил столько усилий ради меня. Ради меня.

Ну, ладно, я спасла ему жизнь. Но слова Элис никак не выходят у меня из головы. Наверное, он что-то чувствует ко мне.

Я смотрю по сторонам на людей, сидящих на других скамейках. На одной группка подростков в мешковатой одежде рассматривает свои скейтборды. На другой сидит пожилая пара, оба одеты в бежевое и жуют бутерброды. А еще на следующей сидит… сидит… Нет.

Не может быть. Или может? Вряд ли… Нет.

Но когда я напрягаю глаза, то понимаю, что не ошиблась. Это Джон Сэмпсон, одетый в дорогие джинсы и дорогую футболку. А рядом та, с густой челкой, нежно к нему прижимающаяся и заигрывающая с ним.

— О Господи! — говорю я вслух. Элис перестает укачивать Оскара.

— Что такое? — спрашивает она.

— Помнишь, я рассказывала тебе о работе по связям с общественностью, которую так хотела получить? Помнишь, я говорила о том, кто проводил собеседование, как он выяснил, что все в анкете чушь собачья?

— Угу.

— Только не смотри туда — он сейчас сидит с девчонкой, у которой густая челка. На третьей скамейке от нас.

Конечно, когда вы говорите кому-то «не смотри туда», то он обязательно туда посмотрит. Вот и Элис посмотрела. И, посмотрев, страшно побледнела. На ее лице застывает улыбка, а затем оно вытягивается. Таким я ее лицо раньше не видела. И на нем появляется выражение, говорящее о том, что у нее вот-вот случится приступ паники.