Ухмылки, означающие скорее преданность, чем согласие с тем, что директор – действительно высокомерный и малоприятный сумасброд.

– Крупнейшая торговая сеть страны и крохотный магазин продуктов из мяса не в самом центре далеко не главного города Англии. Что, черт возьми, между ними может быть общего? И кто кому интересен: они нам или мы им? Судя по результатам сделки, мы им, разве не так?

Вторичное пополнение персональных сосудов шампанским. Надо быть готовым поднять бокалы одновременно с шефом.

– Кстати, хочу разъяснить все, для всех и сразу. А я не настолько оторван от жизни коллектива, чтобы не понимать, что означает это все и это для всех. «Буду ли я и дальше и работать и сколько буду получать» – вот основа основ корпоративной лояльности. Или я не прав?

Общее молчание, напряженность которого скрашивается лишь нарочито непринужденным пожевыванием.

– Не буду дальше мучать неведением: все останется как есть.

По-прежнему молчание, в котором, однако, не скрыть внутреннего ликования.

– Для всех, кроме одного человека. Для меня – ведь я больше не хозяин.

Всеобщий нервный, хотя и сдержанный смех. Кульминация повествования, искупление за напряженное ожидание.

– Смейтесь, смейтесь! Вы ничего не теряете, теряю я. Ну, конечно, остаюсь управляющим, причем пожизненно. Конечно, полагается приличный оклад и процент. Могу даже сказать какой – хотите?

– Майкл, вряд ли наших коллег заинтересует столь скучная информация, – вмешивается Мерил Хаксли, одаривая всех обворожительной и натянутой улыбкой.

– Ну почему же? Я-то как раз уверен, что сейчас, когда с их собственным положением, слава богу, все в порядке, наших коллег интересует именно этот вопрос. На каких условиях Майкла Хаксли оставляют управляющим.

Неловкие улыбки, переглядывания, шаркание ногами, покашливание. Не вполне убедительная реакция на неожиданную агрессию.

– Пятнадцать процентов. Мало? С учетом зарплаты управляющего – вполне, я считаю, достойно. Ах, да, – Поморщившись, Майкл ставит бокал на стол. – Я же забыл про сумму, которую мне выплатила «Теско» за продажу бизнеса.

– Майкл!

Шипение супруги никак не сказывается на поведении главного живущего из рода Хаксли. Испорчено ли у него настроение, или он вошел в азарт, сказать трудно, но остальным от этого не легче. Никто не понимает, как вести себя в сложившейся ситуации.

– Двенадцать миллионов фунтов стерлингов. Ну, или самую малость больше. Неплохо, да? Для нас – неплохо, для «Теско» – как ворсинка на стофунтовой банкноте. Соскреби ее ногтем – разве от этого купюра уменьшится в достоинстве? Они платят деньги и ничего не теряют, нас покупают, и вот уже у нас нет ровным счетом ничего своего. Ну разве мир не прекрасен?

Он поднимает руки и закатывает глаза к потолку.

– Как же я мечтал об этом мгновении! Как я ждал этого дня! Дня, когда рушатся мечты безумца о революции!

Сейчас Майкл – единственный по-настоящему счастливый человек в этом помещении. Его глаза горят, он не вполне справляется с собственной жестикуляцией. Неудивительно, что он выглядит как безумец.

– Да-да, друзья мои! Революция – это бред, мираж, мечта идиота. Как же я заблуждался! – он так сильно бьет себя по лбу, что от звона вскрикивает Лора Хаксли. – Что за чушь: «мелкие собственники как гегемон революции»! – Майкл кривится, пародируя, видимо себя. – То же мне, революционеров нашел! Поганые крысы! Трусливые шлюхи! Видели ли вы когда-нибудь трусливых шлюх? Так вот: они существуют и они – владельцы маленьких бизнесов. Такие вот майклыхаксли, перемывающие кости правительству за высокие налоги и дрожащие от одного слова «коммунист». Коммунистов они боятся. В начале двадцать первого века! Ну и не кретин же после всего этого ваш новый управляющий?

Кажется, Мерил Хаксли собирается что-то сказать, но в последний момент придерживает свое мнение при себе, и это при том, что она, вполне возможно, вовсе не собиралась спорить с мужем.

– Террористы – вот подлинные революционеры наших дней! Только им хватает организации, денег, а главное, решительности, чтобы потрясти основы мирового капитала. Конечно, капиталисты могут думать все, что угодно. Им даже может казаться, что это они финансирует терроризм, при том, что так оно и обстоит на самом деле. Более нелепой деятельности трудно себе представить, ведь человек, однажды ставший террористом, всегда идет до конца. Значит, он обязательно взорвет тех, кто его породил, но кому на определенном этапе стал не нужен. Ну, или его уничтожат.

Пэт перекладывает ролл из общего блюда в скою тарелку, но не ест, остановившись на полпути. Так и стоит, улавливая тонкий рыбный аромат, поднимающийся с тарелки.

– Сегодня особый день. День, когда магазин «Династия Хаксли» прекращает свое существование. Ну да, ведь нас купили, а значит, магазин может исчезнуть в любой момент. Неужели вы думаете, что в «Теско» спят и видят, как бы сделать так, чтобы каждый год терять пять, нет десять миллионов фунтов в качестве инвестиций в новый бизнес? Или что кто-то настолько легкомысленен, что рассчитывает увидеть новых три, нет пять магазинов «Династия Хаксли» уже через год, причем за пределами Нориджа? Например, в Манчестере, или в Ливерпуле? Да водятся ли на свете такие дураки? Друзья мои, их жестоко обманули. Никто не собирается нас развивать. Мы будем существовать как реликт, который будет приносить прибыль до тех пор, пока на нашем месте компания «Теско» не сочтет нужным открыть более прибыльное заведение. Например, «Теско-экспресс», маленький магазин за углом. Только самые необходимые товары из бесконечного ассортимента «Теско». Или плюнуть на магазин и открыть паб: мне всегда казалось, что для этого у нас прекрасное расположение. А можно и просто ничего делать, кроме одного: медленно и планомерно уничтожать магазин. Ворсинка на купюре – кто о ней пожалеет?

Майкл раздувает ноздри, словно осознание ничтожества его теперь уже бывшего бизнеса разрывает ему голову изнутри.

– А теперь представьте, что станет с купюрой, если поджечь ее, эту ворсинку. Маааленькую ничтожную ворсинку.

Он поднимает бокал, и присутствующие не успевают за ним; слишком далеко он увел разговор в сторону от возможности тоста.

– Великий день! – говорит Майкл Хаксли. – Когда-то о нас будут говорить, как о людях, повернувших русло истории. Вспять или вперед – неважно, если вода в реке насквозь отравлена. Нас будут вспоминать как первых революционеров двадцать первого века, и мне, если честно, плевать, что мое имя будут поминать в одном ряду со Сталиным, Каддафи или каким-нибудь Ильичем Рамиресом Санчесом. Будущее, как и прошлое, оплачивается капиталистами – не стоит всерьез относится к так называемому суду истории. Ах, какой замечательный выдался день!

Он мечтательно качает головой, и Пэт, не удержавшись, быстро запихивает в себя японское лакомство.

– Меня как молнией шибануло, когда я понял диалектику современных террористов. Отчаянную, смертельную, последовательную. Заставить капитал дать тебе деньги, чтобы обратить против него свои штыки. Друзья мои, разве это не единственная возможность покончить с ненавистной системой? И разве это не начало революции? Дать себя поглотить, предварительно проглотив взрывчатку? Вы только представляете себе резонанс от одного взрыва в одном ничтожном магазинчике, только-только купленном крупнейшей торговой сетью? Можно ли просчитать последствия – да что там для «Теско», – для всей несправедливой экономической системы, для всего мира хищнического капитала? А если помечтать и представить, что это только первая ласточка? Говорят, самоубийство – заразная болезнь.