И вот теперь — такая, прямо скажем, неприятная история, поставившая стараниями Боба его, Непотопляемого, в весьма двусмысленное положение: переговоры с Катком о партнерстве, которые Виталий Егорович вычислил еще тогда, на банкете, только-только начались.

Даже Ахмеда он еще не успел об этом проинформировать… Точнее, не решил окончательно, информировать ли Митарова вообще. А вдруг на сей раз у того и впрямь что-то не заладилось с новым начальством?.. Если так — партнерство, читай, связи Катка становятся и вовсе бесценными для Кругликова…

Боб, уже едва ли не по третьему кругу пересказывавший свои проблемы и приключения, видимо, сообразил, что повторяется, и наконец заткнулся на полуслове, уставившись на Виталия Егоровича вопросительно. Тот вздохнул, выдерживая паузу, и разлил еще по одной порции водки.

— И что же ты, уважаемый Борис Николаевич, хочешь от меня? — поинтересовался он сухо. И сам же ответил на свой вопрос: — Чтобы я тебе помог сделать ноги сразу ото всех — и от дружка Катка, и от наших многоуважаемых правоохранителей?

— Виталий, это вопрос двух, от силы трех дней, — возразил немного успокоившийся Шахмин. — В сущности, единственное, что мне нужно, надежное укрытие на пару дней… Чтобы связаться с определенными людьми… Зарубежный паспорт у меня с собой… Вообще, все необходимое при мне.

— И как же ты предполагаешь расплачиваться? — усмехнулся Кругликов. — Учти, твои гроши мне и на хрен не нужны.

Адвокат поморщился, но смолчал — вполне возможно, что для Виталия Егоровича сумма, имеющаяся на зарубежных номерных счетах Шахмина, действительно гроши.

— А Марусина моего, надо понимать, — продолжил Непотопляемый, — ты вынужден бросить на произвол судьбы?..

— Я бы так не сказал! — поспешно ответил Шахмин, ожидавший этого вопроса. — Во-первых, вся линия его поведения уже отработана до мелочей… На случай, если у тебя самого что-то сорвется. Во-вторых, не думаю, что ты забыл насчет Познеева… Если бы не я…

Он ненадолго примолк под тяжелым взглядом Непотопляемого и поспешно закончил:

— Наконец, как ты знаешь, моя линия защиты за все годы практики ни разу не дала сбоя! И я готов встретиться с твоим адвокатом, все ему растолковать… Я слышал, что он у тебя тоже совсем неплох!

Шахмин замолчал и снова зябко поежился под взглядом Кругликова. Следующего его вопроса он, надо сказать, не ожидал. Да и то сказать: задал его Непотопляемый из чистого любопытства.

— На хрена ты девку-то поспешил замочить?.. Или, наоборот, запоздал?..

— Я не… — начал было адвокат, но, наткнувшись на скептическую ухмылку Виталия Егоровича, махнул рукой. — Это все Башкир, сукин сын… Его рук дело… Допек меня, сволочуга, чуть не под стволом заставил девчонку из дома выманить… Поклялся, мол, все обделает так, что комар носа не подточит! А имел в виду всего лишь, что стрелять, как обычно, не станет… Я до него еще доберусь, гада, все из-за него…

— Не доберешься, — теперь уже откровенно фыркнул Непотопляемый. — Не доберешься, поскольку и без тебя с вашим снайпером успели разобраться…

Шахмин замер, испуганно уставившись на хозяина дома.

— Так-то вот, господин Шахмин! — поставил точку в их несколько затянувшейся беседе Непотопляемый, успевший к тому моменту принять решение. — Ладно, на пару деньков я тебя пригрею. А там — видно будет… А сейчас дуй в ванную, потом тебя проводят в отведенный апартамент… Поздно уже! Это ты у нас интеллигент свободной профессии, так сказать. А я — человек служивый, мне завтра с утречка пораньше подниматься…

Спустя десять минут Непотопляемый действительно входил в их с Тусиком супружескую спальню.

Подойдя к широкой кровати, застеленной роскошным, отделанным кружевом ручной работы, бельем, он с минуту задумчиво разглядывал юное личико уже крепко спящей супруги. Во сне Тусик выглядела по-младенчески невинной… Затем, развернувшись, Виталий Егорович проследовал в свой кабинет, находившийся через одну комнату от спальни, и, несмотря на поздний час, набрал хорошо известный ему номер: все, кто более-менее близко знали Евгения Адамовича Катальникова. были в курсе и того, что ранее трех утра спать тот не ложится никогда…

Несмотря на то что Коля Мишин, единственный свидетель гибели Познеева, когда ему была в свое время предъявлена фотография Башкира, решительно заявил, что «видит эту харю» впервые, Померанцев продолжал разрабатывать версию Иванова и поехал в Шереметьево, на место гибели киллера, сам.

Не то чтобы он не доверял помчавшемуся туда Аркаше Лайнеру, просто темперамент Валерия не позволял ему оставаться в стороне от подобных событий. И, как выяснилось, сделал он это совсем не зря: именно опрашиваемый им свидетель дал, несомненно, самые ценные показания.

Молодой бизнесмен Зинкевич Алексей Тимурович не был человеком, обнаружившим труп Башкира: сделал это следующий вошедший за ним в туалет человек, которого допрашивал в данный момент Лайнер. Однако сам предложивший себя в качестве свидетеля Зинкевич оказался куда полезнее следствию, чем опрашиваемый и пребывающий в шоке от своей находки мужик, и уж тем более полезнее рыдавших навзрыд двоих женщин: дежурной и кассирши, продававшей талоны в туалет. Эти, занятые, как выяснилось, какой-то животрепещущей беседой, на посетителей и вовсе никакого внимания не обратили, хотя в столь ранний час было их не так уж много…

Что касается Алексея Тимуровича, подошел он именно к Померанцеву и, смущенно помявшись, сообщил, что, возможно, ему есть что сказать.

— Понимаете, — пояснил он, — когда этого господина нашли, я даже не успел далеко отойти… Стоял рядом с туалетом, искал по карманам, куда это я засунул загранпаспорт… Ну, после досмотра багажа. А тут — такое… Женщины крик подняли, ну и все остальное…

— И что же?

— Понимаете, — снова, словно оправдываясь, засмущался предприниматель, — я тут услышал, что его, мол, только что… того… Ну и вспомнил, что, когда входил в туалет, столкнулся в дверях с мужиком… Нетипичным таким…

— Что значит — нетипичным? — насторожился Валерий, успевший занять один из столов в маленькой комнатушке милицейского поста и автоматически кивнувший Зинкевичу на стул.

— Я имею в виду одежду, — пояснил тот. — Ну… слишком простую, однако не служебную: куртка какая-то дешевая, темная и совсем уж потрепанный кепарик… Он его на глаза надвинул, но, когда мы столкнулись, этот его нелепый головной убор почти слетел… Он, знаете ли, как-то странно спешил…

Куртка… «кепарик»… Что-то в этих словах показалось Валерию знакомым.

— Вы его запомнили?

Алексей Тимурович молча кивнул и, поколебавшись, добавил:

— Если у вас есть бумага и карандаш… Я… У меня сейчас маленькая дизайнерская фирма, но вообще-то я художник… Точнее, рисовальщик… Был когда-то.

…Рисовальщиком, судя по всему, Зинкевич был хорошим: через несколько минут в руках у Померанцева оказался портрет описанного им типа, как он чуть позже доложил Турецкому, «до боли напоминающий» словесный и пока что так и не сыгравший своей роли портрет, составленный по словам подростка Коли Мишина. Но куда более конкретный, качественный и, что самое важное, снабженный показаниями Алексея Тимуровича относительно не только цвета глаз, но и роста подозреваемого. Зинкевич оказался идеально наблюдательным человеком, прекрасно запоминавшим детали.