Джон идет уже знакомой тропинкой. Вот и поселок. Здесь и там стоят жилища местных жителей – черные полусгнившие сараи, с пустыми глазницами окон. Стены их кое-где обвалились, кое-где покосились так, что готовы упасть в любую минуту. Возле домов прямо на земле сидят люди. Они пьют и курят, разбрасывая бычки и пустые бутылки вокруг себя. Пахнет пивом, перегаром и мочой. Мимо идет старушка с тележкой из магазина. Она собирает пустые бутылки. Это та самая старушка, которую Джон видел неподалеку от своего дома в Нью-Йорке. Она смотрит на него. Ее морщинистое лицо выражает гнев и страх. Старушка быстро уходит куда-то. Здесь же и молодой человек, который обещал Джону в обмен на халат найти Дядюшку Тома. Он сидит на земле и чистит ножом ногти.

–Ну что, пойти, показать тебе капитана?

Джон не отвечая проходит мимо.

Показалась таверна. Она такая же черная и покосившаяся, но здесь, в отличие от остальных домов, есть окна. Правда, они грязны и разбиты, от чего создается еще более отталкивающее впечатление. Внутри темно и сыро. Между столами, прямо на полу, лежит Гарри. Он окружен собственными рвотными массами. Возле барной стойки лежит еще одно тело. Огромное и неподвижное. Это Васька. Он не подает признаков жизни. Непонятно, что это – еще один посетитель или, может быть, завтрашний обед. За барной стойкой стоит Ника. Лицо ее опухло, волосы давно не мыты. Полщеки измазано зеленкой. Рубашка ее расстегнута, под ней видно испещренное язвами тело.

–Здравствуй, любимый. А мы тут давно тебя ждем. Давай выпьем, а потом пойдем на второй этаж и займемся любовью.

Ника берет грязный стакан и наливает туда мутную жидкость.

–И закуска для тебя припасена.

Она нагибается куда-то за стойку и достает оттуда банку красных маринованных помидоров.

Джон не в силах терпеть эту картину. Он выходит из таверны.

Пристань. Теперь это нагромождение мокрых гнилых досок и бревен. Чуть дальше видно море. Оно зеленого цвета от тины. Тут и там плавают пластиковые бутылки. Кое-где видна мертвая рыба.

Рядом пришвартована «Афина». Вроде бы она ничуть не изменилась с тех пор, когда Джон ходил на ней в плавание. Но как же отвратительно выглядит это нагромождение бочек и досок. Капитана на судне нет. Он плавает рядом, метрах в четырех от берега. Голова и ноги его ушли под воду и на поверхности виден только бугорок спины. Джон кричит.

Неожиданно бугорок поднимается. За ним показывается из-под воды и голова. И вот уже капитан Рид в полный рост стоит по пояс в воде. Лицо его синее, как у утопленника, с мокрой шляпы струями течет грязная вода. Он улыбается.

–Судно готово к отплытию, юнга. Добро пожаловать на борт!

Но Джон уже не смотрит на капитана. Далеко в море вдруг показалась маленькая черная точка. Она быстро растет. Теперь уже ясно, что это кашалот. Он разинул свою огромную пасть, и быстро приближается.

–Капитан, осторожно, позади опасность – кричит Джон, но голос не покидает его тела. Капитан, не оборачиваясь, по-прежнему стоит в воде.

Теперь кашалота не видно. Видна только его пасть. Она уже заслонила полнеба. Джон бежит. Он кричит. Становится абсолютно темно. Джон понимает, что он и все вокруг, весь остров, все, что на нем есть, проглочено огромным кашалотом. Под ногами больше нет земли. Он летит куда-то в бездну.

В холодном поту он проснулся.

Утром Джон Смит направился прямиком в кабинет главного врача клиники.

–Доктор. Я абсолютно здоров и хотел бы покинуть вашу клинику.

–Разумеется, мистер Смит. Я рад, что вы поправились. Надеюсь, больше вы к нам не вернетесь. Можете собирать вещи и спускаться вниз. Консьержка вызовет вам такси.

–Вы даже не будете проверять меня?

–Все в порядке. Я не случайно дал вам задание вести дневник. Я регулярно читал его, пока вы спали. Ваши мысли, записанные в нем, являются замечательным отражением хода вашей болезни. Так что могу поклясться своим местом, своей лицензией, чем угодно, что вы – совершенно нормальный человек.

Джон лишь грустно улыбнулся в ответ.

Первое, что сделал Смит, выйдя на свободу – развелся с Элен. Сначала она умоляла не делать этого. Говорила, что по-прежнему любит его, несмотря на всю ту боль, которую он ей причинил. Потом Элен пыталась угрожать. Говорила, что желание развестись – ни что иное, как проявление спящей в его голове болезни, что ему необходимо вернуться в психиатрическую клинику, что она, его жена, сделает все, чтобы именно там он и оказался. Джон понимал – правда на его стороне. Суд не оставил бы от ее доводов камня на камне. Но лицо Элен теперь вызывало в нем отвращение (как, впрочем, и лица всех прочих окружающих его людей), а в суде им приходилось бы видеться очень часто. Поэтому он не стал обращаться к адвокатам, а поступил проще: откупился. Внушительные алименты сделали Элен значительно сговорчивее, и вскоре Джон Смит снова стал холостяком.

Он вернулся в свою нью-йоркскую квартиру. Хоть эта квартира и имела внушительные размеры, она казалась Джону тесной и унылой. Чтобы не видеть стен, он старался не зажигать без особенной надобности свет и не открывать плотных штор. Все свое время он проводил за телевизором. Те, кого он считал когда-то друзьями – однокурсники и бывшие сослуживцы, видимо, прослышав о его болезни, ни разу не попытались с ним связаться. Иногда звонили родители, расспрашивали как дела. Джон слушал их, на вопросы отвечал односложно и вообще, пытался как можно скорее затушить беседу. Они несколько раз предлагали Джону поехать куда-нибудь отдохнуть, развлечься, но у него не было никакого желания что-нибудь делать. Так прошло все лето. Наступила осень. На улице стало прохладно и еще более уныло. Листья на деревьях пожелтели и начали опадать. Джон уже несколько недель не включал надоевший ему до тошноты телевизор. Теперь он почти целый день проводил на улице. Бесцельно бродил по тротуарам, паркам, набережным города, порой, забываясь настолько, что приходя в себя, он не понимал, где находится, и совершенно не помня, как он сюда попал.

Вот и сейчас, Джон тихо шел по серой мокрой набережной. В нескольких метрах от него плескались серые волны, взбешенные холодным пронизывающим ветром. По серому небу неслись низкие облака, предвещая скорый дождь. Джон рассуждал о своей дальнейшей жизни. «Так дальше нельзя – думал он – пожалуй, надо будет вернуться на работу. На свое старое место, или еще куда-нибудь. Все равно. Может быть, удастся подцепить какую-нибудь сослуживицу, жениться, наделать детей. А дальше – старость и смерть. Скорее бы». Джон подошел к самому краю набережной. О бетонный берег ожесточенно билась белая от пены вода. Джон сделал еще полшага вперед. Теперь носки его ног висели над бушующей бездной. Он посмотрел вниз. Там, среди волн, в черной бездне было его освобождение.

–Что, Омлет, решил искупаться? – услышал он вдруг знакомый голос откуда-то из-за спины.

Джон обернулся. Рядом, плечом к плечу с ним, стоял Дядюшка Том и тоже смотрел на воду. Неожиданно солнце прорезало тучи узеньким лучиком света, и через образовавшийся лоскуток чистого неба вернуло на землю яркие краски. Вода в море снова стала синей, опавшая листва – ярко желтой. Даже бетонная набережная из серой превратилась в ярко-серую. Через мгновение грозные тучи снова сомкнулись, но в глазах Джона мир остался именно таким, каким он был в тот момент.