Я высказал свое мнение и пожелание выкинуть этот бред из головы. Девушка, которая свалилась на меня, как бочка с керосином, заверила, что сама разберется, где и как ей работать и что это не моего ума дело.

Отлично, раз так.

Теперь я сам не свой. Я слишком сильно хочу ее увидеть, и я знаю, что она хочет увидеть меня, но если она хочет проверить, кто из нас упрямее, то я сыграю с ней в эту игру.

Сжав зубы, ударяю пальцем по пробелу, издавая щелчок на весь кабинет.

— Завтра ужинаем в том ресторане на Набережной, мать предупредила? — голос отца въезжает в мое сознание, где за образом двух сверкающих зеленых глаз я нихрена перед собой не вижу.

— Нет, — вперяю взгляд в монитор.

— Уточни у матери. Я что-то со временем не уверен.

Мне не нужно идти к гадалке, чтобы понять, по какому поводу это мероприятие.

Ника надела себе на палец кольцо, которое я видел впервые и которое только слепой мог бы не заметить. Пока мои взбесившиеся мозговые процессы обрабатывали “проблему”, перед которой я оказался в день ее рождения, она создала мне еще одну — заявила всем вокруг, что мы обручились. Опровергать это в присутствии тридцати посторонних человек было бы верхом глупости. Почти никому из них, за исключением моей семьи и ее отца, нет дела до нашей помолвки, а вот до скандала дело есть всем. Устраивать скандал в собственном доме во время праздника — до такого не додумался бы даже Влад. Он как таблицу умножения знает — сор из избы выносить нельзя, но это не значит, что я не зол.

Причина, по которой я все еще официально обручен, заключается в том, что я не хотел бы в порыве бешенства совершить поступок, о котором придется жалеть до конца жизни.

Лет в десять Ника наглоталась таблеток. Я не очень хорошо знаком с той историей, и о ней вообще мало кто знает. Я никогда не придавал ей значения, и сейчас не знаю, стоит ли придавать.

На протяжении тех лет, что мы знакомы, я чувствовал к Нике разные вещи. Детскую симпатию, влечение, как к девушке, когда у нее появилась грудь, а мой пубертатный стояк потерял девственность. Лет с семнадцати из каждой поездки на отдых я возвращался с пустыми яйцами. С Марком мы повидали всякое. Но в какой-то момент меня увлекла потребность защищать Нику и за ней присматривать. Я был в нее влюблен, наверное, был, а теперь даже звук ее имени выводит меня из себя. Очевидно, она тоже это понимает, потому что держится подальше с тех пор, как я уехал с ее дня рождения, никого не предупредив.

— Я тебе еще нужен? — поднимаю глаза на отца.

Через очки рассматривая документы, он интересуется:

— У тебя сложная полоса в жизни?

Ответ на его вопрос требует тщательного выбора слов, а к этому я сегодня не готов.

Единственный человек, с которым я готов делиться мыслями и, блять, желаниями, испытывает на прочность мои яйца. Судя по всему, прочность у них минимальная, потому что мне хочется наплевать на все и набрать ее номер.

— У меня все отлично, — отвечаю отцу, вставая со стула.

Глава 37

Денис

Сделав два круга по центру, все же упираюсь капотом в забор дома Ники.

В окнах многоэтажки местами горит свет, местами его нет. Что касается ее окна — она дома.

Слушая работу двигателя, смотрю на кирпичный фасад и думаю о том, как мало мое желание приближаться к этому дому. Оно не просто мало, а запредельно нулевое, но во мне достаточно злости, чтобы это сделать и чтобы немного побыть беспринципной скотиной.

Глушу мотор и выхожу из машины, набросив на голову капюшон толстовки, чтобы не вымокнуть под дождем. Мой собственный комплект ключей позволяет прийти в квартиру Ники без предупреждения, и я пользуюсь этим преимуществом без зазрения совести.

На ней футболка и спортивные лосины, заправленные в теплые вязаные носки. Волосы распущены и лежат на плечах гладкими светлыми волнами. В ответ на это зрелище я испытываю желание протянуть руку и свернуть ей шею, особенно когда справившись с удивлением, она улыбается и говорит:

— Привет, любимый.

Проигнорировав это приветствие, прохожу в квартиру и расстегиваю куртку.

Ника топчется на месте, наблюдая за мной исподлобья. За моими движениями и действиями. Сама она складывает под грудью руки, и выглядит это так, будто она не знает, куда их деть. Если это признак подскочившего адреналина, то я не против. Ей стоит волноваться, потому что к мирным переговорам я нихера не расположен.

— Ты голодный? Я сделала лазанью. Будешь? — спрашивает подчеркнуто будничным тоном.

— Да, — отвечаю, бросив на комод свою куртку.

Ее глаза кружат по моему лицу.

Она не знает, чего от меня ждать, и это правильно.

Выгибаю брови, изображая немой вопрос.

Чуть поджав губы, она идет на кухню. Я направляюсь следом и сажусь за стол, прихватив по дороге лежащее в вазе яблоко.

Ника старательно делает вид, будто ничего особенного не происходит, но ее волнение выдают всякие мелкие детали. Вроде того, что она забывает надеть перчатки, прежде чем схватиться за стоящую в духовке посуду или того, что локтем она задевает стоящий на краю барной стойки стакан.

Он падает на пол. Осколки разлетаются во все стороны, после чего вокруг нас образуется мертвая тишина.

Замерев у холодильника, Ника переводит на меня глаза и выпаливает:

— Не смотри на меня так.

— Как так? — интересуюсь.

— Вот так, — она пожимает плечом и резко меняет свое поведение.

Становится спокойной и расслабленной. Подойдя к кофемашине, принимается ее загружать.

Я уже не уверен в том, что знаю ее достаточно хорошо, но мне на это насрать. То, что я знаю о ней наверняка — она любит жизнь, в противном случае в коридоре на входе не громоздились бы гора брендовых магазинных пакетов. Не уверен, что в данном случае это имеет значение, поэтому, встав из-за стола, направляюсь к поставке с кухонными ножами и достаю нож среднего размера.

Рассматриваю его, вертя в руке.

— Что ты делаешь? — Ника делает два шага в сторону, прижимаясь поясницей к столешнице.

Бросив на нее взгляд, спрашиваю:

— Ты знаешь, что вены нужно резать вдоль, а не поперек?

Примеряю нож к своему запястью, чуть резанув по коже.