Зеленые глаза открылись, зрачки сузились под внезапным натиском света. Бенефиций наклонился, лицом заслоняя весь мир для нее, чтобы она видела только его улыбку – нежную, ободряющую, светлую.

– Здравствуй, любовь моя.

Тело вздрогнуло на столе, Бенефиций поймал вспорхнувшие руки и крепко сжал, шепча горячо и настойчиво:

– Нет, нет, нет. Не бойся, теперь все хорошо. Все уже хорошо, все кончено, ты навеки со мной, моя драгоценная, моя дорогая, моя истинная любовь.

И он покрыл поцелуями идеальное безупречное лицо Джорджианы.

– Бенефиций, – хрипло прошептала она. – Что ты наделал!

– Дело не в том, от чего я должен ради тебя отказаться, – тихо сказал он ей, – а в том, что я могу тебе подарить.

И он уронил ей в ментбокс сообщение: «Спокойно! Ты теперь Куртуаза. Если он что-то заподозрит, мы пропали».

– И как же мы себя чувствуем? – прощебетал агент, похлопывая ее по руке.

– Слегка не в себе, – пробормотала она, цепляясь за руку любовника.

– Ну-ну, это ничего.

Агент изучил жизненные показатели на мониторах. Пульс и кровяное давление немного повышены, но этого и следовало ожидать; мозговая активность в норме. Он быстро пробежался по стандартному опроснику. Какой нынче год? Кто занимает пост президента Республики? Девичья фамилия матери? Самое раннее воспоминание? Она верно ответила на все пятьдесят вопросов – никто не знал госпожу лучше – и запнулась только на одном: как зовут вашего персиста?

Агент попросил пошевелить пальцами ног, потом рук, проверил рефлексы, помог слезть со стола и провел обычные тесты на равновесие, координацию и основные неврологические функции. Все это время в ее ментбокс сыпались сообщения от Бенефиция:

«Ты отлично справляешься»;

«Еще немножко, мы почти закончили»;

«Держись, любовь моя».

Все равно несколько сбитый с толку, агент облегченно выдохнул. Перенос увенчался полным и абсолютным успехом. Он извинился и покатил Куртуазу в соседнюю комнату для последнего укола, который останавливает сердце. Зрелище того, как тело, которое ты только что занимал, умирает прямо у тебя на глазах, может нервировать клиента. В каком-нибудь другом веке это назвали бы убийством. В нынешнем говорили проще – «сокращение резервов».

Впрочем, в этом конкретном случае речь шла именно об убийстве.

– Ты должен его остановить, – потребовала Джорджиана.

– Уже слишком поздно.

Она оттолкнула его и кинулась к двери, но упала, не пройдя и двух шагов. Перенос часто ошеломляет, экзистенциально дезориентирует – особенно если он у вас первый… или вас забыли предупредить и подготовить. Бенефиций подхватил ее на руки и отнес обратно на стол.

– Зачем? – слабо спросила она.

– Затем, что я не хочу видеть, как ты умираешь.

Агент вернулся. Джорджиана разразилась безутешными рыданиями, но было уже действительно слишком поздно: Куртуаза уже направлялась в печь для утилизации отходов.

По просьбе Бенефиция агент дал ей мягкое успокоительное. Люди часто горюют после смерти своего бывшего тела, совершенно нормальная реакция. Маленькая смерть, так сказать, ничего не попишешь.

Он отвез ее домой, в белую башню, и уложил в супружескую постель; укрыл дрожащее тело одеялом и пообещал, что утром ей будет гораздо лучше. Скоро рассвет.

Он вышел на балкон и сел ждать.

Когда позади скрипнула дверь, он смежил веки. Запах теплых пышек. Ее нежный аромат. Как он там сказал Куртуазе: цветы увянут, дождь пройдет, солнце погаснет… Ее прохладные ладони закрыли ему глаза, нежный голос прошептал на ухо:

– С добрым утром, моя любовь.

Он схватил ее за руки и вскочил. Тень, проскользнувшую по его лицу, она заметила сразу. Один из даров любви – умение читать в глубинах сердца любимого.

– В чем дело, Бенефиций? – пролепетала она.

– Все прекрасно! – отвечал он, глядя в лицо Джорджианиного резерва. Он понял, что видит это лицо в последний раз, и сердце вдруг сжалось в приливе горя. Ты разбиваешь пустую вазу, твердо сказал он себе, но цветок, живший в ней, останется! Крепко держа за запястья, он толкнул ее к перилам. Она нервно хихикнула, не зная, что и думать.

– Ерунда, – успокоил он, – не обращай внимания!

И поцеловал еще один последний раз, перед тем как сбросить с балкона.

Через два дня они отбыли на Луну праздновать годовщину брака с теперь уже покойной женой. Для Джорджианы мероприятие, понятное дело, оказалось не из легких. Ей не только пришлось спешно привыкать к новому телу, что само по себе тяжело, но и параллельно притворяться своей бывшей госпожой, оплакивающей безвременное и трагичное самоубийство персиста, которым, по странному совпадению, тоже была она! Бенефиций небезосновательно опасался за ее душевное здоровье. Впрочем, лучшего времени для путешествия не приходилось и желать. Только они вдвоем, ни семьи, ни привычного окружения – идеальная возможность прийти в себя и привыкнуть к новому телу. И к ошеломляющей реальности вечной жизни заодно.

Потолок у них в комнате был стеклянный, и, занимаясь любовью, они смотрели, как в усыпанном звездами небе голубым алмазом плывет Земля. Свободные от навязчивой земной гравитации тела казались странно бесплотными, словно бы кости их стали пустыми и звонкими. Потом она, конечно, плакала, но даже слезы здесь казались легче и катились по идеальным щекам, будто в замедленной съемке.

– Ты меня обманул, – обвиняла она, – ты обещал забрать меня себе, а не запирать в тюрьму!

– Запирать в тюрьму? – Он оторопел. – Да я же освободил тебя, Джорджиана!

– Ты убийца, а я соучастница в твоем преступлении.

– Скорее его мотив, рискну заметить.

Она ударила его по щеке. Пощечина оказалась не тяжелее ее слез.

– Я сделал то, что сделал, – просто сказал он. – У нас не было выбора.

Он поцелуями осушил слезы. На вкус они были совсем не похожи на прежние. Эту мысль он поскорее выкинул прочь. Не ваза, а цветок, напомнил он себе. Он заглянул глубоко в ее светоносные зеленые глаза цвета мокрой травы в садах Омнинома и – вопреки себе – увидал в них незнакомку.

– Если оно тебе не нравится, ты всегда можешь выбрать другое, – примирительно сказал он.

– Другое что?

– Тело, конечно. Я не возражаю. Я не тело люблю, а тебя, Джорджиана. Если хочешь, можешь даже обратно перенестись.

– Обратно? Куда обратно?

– Им понадобится всего лишь биологический образец твоего прошлого тела. Волоска с расчески вполне хватит. Они вырастят тебе такое же новое!

Настроение его росло на глазах, и голос возносился вместе с ним. Конечно! И как он раньше об этом не подумал!