Эми вдруг вспомнились недавно сказанные им слова.

— Ты хотел что-то изменить.

Нейтан насмешливо фыркнул:

— Лукаста хотела, чтобы я голосовал так, как мне скажут. Когда выяснилось, что я не просто неповоротливый утлый челн, плывущий по течению, которым она сможет управлять как захочет, в чем убеждал ее мой отец, она пришла в ярость. Мои глаза открылись уже после свадьбы. И я перестал тупо соглашаться с тем, что мне велели. Я начал высказывать собственное мнение. Один или два раза я даже имел наглость проголосовать согласно велению моей совести. Молодому щенку вроде меня, без опыта и без мозгов, не полагалось рассуждать… Мне постоянно твердили, что не нужно ничего выдумывать. Что есть более взрослые и мудрые головы, которых мне надо слушаться. Но это производило обратный эффект. Я позволил себе несколько серьезных проявлений неповиновения, отчего стал выглядеть еще глупее, чем раньше.

Как только Лукаста увидела, какую ей подложили свинью, она тут же начала наказывать меня.

Нейтан горько рассмеялся, и этот смех затронул какие-то струны, скрытые в самой глубине души Эмитист. Она нервно сглотнула, пытаясь заглушить их.

— Лукаста начала играть против меня в открытую, распространяя слух о том, как я разочаровал ее в постели. В определенном смысле у нее были основания для жалоб. Я никогда не испытывал к ней особых чувств, да и те улетучились с поразительной скоростью, после того как я узнал ее ближе. Тем не менее в то время я еще имел глупость придерживаться того старомодного правила, что отношения между мужем и женой — это дело интимное. Чего нельзя было сказать о ней. Ей нравилось жить на глазах у публики. И когда я отказался играть по ее правилам, Лукаста дала мне понять, что теперь мой удел катиться вниз, и сделала свидетелями своей мести весь свет.

Щеки Эмитист вспыхнули тусклым румянцем стыда, когда она вспомнила некоторые подробности того, что читала о Найтане в то время. Намеки на то, что он не вполне мужчина. А когда ему случилось проголосовать вразрез с решением своей партии, отдав предпочтение мнению большинства народа, появились карикатуры, изображавшие его увядшим цветком, качающимся туда-сюда от любого дуновения.

— Даже то, что я не пытался нарушать свои брачные клятвы, вызвало еще большее ее презрение. Для меня стало делом чести доказать всему свету, что я не намерен приносить свою личность в жертву ее амбициям. Однако и это она сумела превратить в нечто… постыдное. — По лицу Нейтана мелькнула горькая усмешка. — Когда я в конце концов предложил, что будет лучше для нас обоих, если я уйду с ее дороги и удалюсь в деревню, Лукаста напомнила мне, что ее семья вложила в меня кучу денег, и я обязан по меньшей мере поддерживать видимость брака. Даже если из меня не получился муж, которым она могла бы гордиться, я не имею права лишать ее той жизни, которая ей нравится. Играть роль хозяйки салона, где собираются известные политики, всегда быть в центре событий…

Конечно, она была права. Я остался в Лондоне и… терпел. Мой бог, какое облегчение я испытал, когда она умерла. Это звучит бессердечно, верно? Но ты даже понятия не имеешь, что значит — изо дня в день жить под прессом такого презрения.

Хотя Эми, пожалуй, знала. Она испытывала нечто подобное со стороны своих родных, пока тетя не вмешалась и не спасла ее. Правда, ей не пришлось терпеть это долгие годы. Только несколько месяцев.

— Я, не теряя времени, открыто завел роман с одной широко известной вдовушкой, — с некоторым вызовом продолжил Нейтан. — О ее ненасытности ходило множество слухов, и она не постеснялась немедленно раструбить всем, кто проявлял к этому хоть малейший интерес, что я отнюдь не разочаровал ее в постели. А после нее я словно сорвался с цепи. Я брал все, что попадалось под руку, снова и снова доказывая, что Лукаста лгала. Мои мужские достоинства больше ни у кого не вызывали сомнений.

— О! — еле слышно прошептала Эми.

Она прекрасно понимала, почему Нейтан снова и снова доказывал свою мужественность самым вопиющим способом. В своем любовном таланте он находил повод для гордости. Вот и в тот первый день Нейтан не выпустил ее из своей постели, пока не продемонстрировал свою способность довести ее до вершины наслаждения.

— Ты прав, истории о твоих любовных достижениях заполняли все газеты.

Его лицо помрачнело.

— Да. Я сделал все, чтобы они стали достоянием публики, несмотря на все попытки отца замять дело. Это был способ вырваться.

— Вырваться? — Эми постаралась вложить в это слово весь скепсис, на который была способна. Ей не хотелось верить, что всего за несколько минут Нейтан практически свел на нет все, в чем она была убеждена десять лет. И она не могла позволить ему убедить себя в том, что есть хоть какое-то оправдание тому отвратительному скандалу, в котором он оказался замешан в последний сезон своего пребывания в Лондоне. Подняв голову, Эми взглянула на него снизу вверх. — Как я слышала, тебя просто вышвырнули вон.

— Именно так! Если бы я этого не сделал, отец нашел бы мне другую девицу из влиятельной семьи, и все началось бы сначала.

Проклятье! Эми так и знала, что он придумает какое-нибудь оправдание даже тому, что поставило крест на его политической карьере.

— Значит, все эти романы, которые ты завел с…

— Я завел два романа с самыми знатными женщинами, которых мне удалось соблазнить, — согласился он с жестокой улыбкой. — И сделал это одновременно, так чтобы, если бы их мужья и решили не придавать этому значения, оскорбленные жены не смогли бы это-то простить. Если и существует что-то, чего не терпят женщины подобного типа, так это неверность любовника.

— Неужели? — Эми думала, что Нейтан, по крайней мере, скажет ей, что слухи о последнем скандале были сильно преувеличены. Вместо этого он лишь подтвердил их. Эмитист содрогнулась.

От мысли, что он мог хладнокровно соблазнить одновременно двух замужних женщин, ей стало не по себе.

Лицо Нейтана сделалось замкнутым.

— У тебя не возникло ни одного вопроса, верно? Ты прочитала об этом в газетах, а значит, уверена, что все это правда.

Эми взглянула на него, и у Нейтана вырвался горький смех.

— Но ты только что сказал, что…

— И ты уже готова предать анафеме мое поведение, не зная ничего о том, что за ним стояло. Или, наоборот, решила, что это козни каких-то писак, чьей единственной целью было очернить мое доброе имя.

Эми отошла от кресла, служившего ей укрытием, и опустилась на ближайший диван, до которого смогла дойти, не проходя мимо Нейтана.

— Я могу извинить то, что ты не видишь истинных мотивов, определявших мое поведение, — продолжал он. — Потому что ты ничего не знаешь о моих мучениях, об ощущении полного провала, с которым я жил. Но хватит ли у тебя честности, чтобы подумать о том, почему я не смог поверить тебе? Вспомни, что я знал о тебе, когда мы встретились. Только то, что ты из очень строгой семьи. Но ты не сказала ни одного слова протеста, когда я впервые тебя поцеловал. Ты хотела, чтобы я целовал тебя. Казалось, тебя даже не беспокоило, если нас застанут.