Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— У вас тоже, — ответил он, возвращая улыбку.
Через несколько дней доктор Жальбер разрешил Нелл выйти из больницы.
— Когда подойдет срок родов, я настоятельно рекомендую кесарево сечение, — сказал он.
Они недолго пробыли в Торонто, хотя Нелл и хотелось посмотреть город. Дело в том, что Дилан прочитал в газете, что правительство намерено оказать помощь владельцам предприятий, разрушенных в Галифаксе во время взрыва.
— Вы восстановите фабрику? — спросила Нелл, когда они ехали в поезде.
— Да, это мой долг. Для моего отца фабрика была делом всей жизни. Слышали бы вы, как он говорил о тесте! Словно о глине, из которой Господь Бог вылепил первых людей. Он считал хлеб основой человеческого существования. Он был не просто фабрикантом, у него была своя философия. Я займусь делами сразу, как только выясню, цел ли мой дом.
— Думаю, мы с Аннели найдем какое-нибудь пристанище, — сказала Нелл.
— Будет лучше, если вы отправитесь со мной; иначе мы легко потеряем друг друга.
Вспомнив о том, что им нужно оформить развод, Нелл согласно кивнула.
Хотя Галифакс все еще страдал от недостатка жилья, освещения, транспорта, его жизнь заметно изменилась. Все текло своим чередом; работы по восстановлению города не прекращались ни на миг, и люди постепенно расставались с безнадежностью и унынием.
Дилана ждала хорошая новость: особняк уцелел. Сохранился даже гараж, даже автомобиль!
Нелл с некоторой опаской вошла в этот дом, построенный для большой богатой семьи. Внизу были стойка для зонтов, подставка для обуви, негромко тикающие напольные часы. Прямо перед Нелл расстилалась ковровая дорожка, приглашая подняться по лестнице, чьи перила отливали теплым, мягким блеском. Трагедия Галифакса обошла этот дом стороной, и даже время в нем будто бы сохранилось нетронутым.
— Я не входил сюда больше двух лет, — сказал Дилан.
— Это настоящий дворец! — прошептала Аннели. — Мне кажется, здесь должно жить очень много людей!
— Тем не менее особняк принадлежит мне одному.
— Тогда вам должно быть в нем страшно.
— Если я останусь один, мне в самом деле будет страшно, — улыбнулся Дилан.
Прежде чем переступить порог, он взял из рук Аннели Галифакса и, согласно примете, впустил его в двери. Пусть это не было новосельем, Дилан надеялся, что в старых стенах его ждет новая жизнь.
Нелл подошла к витражному окну, в которое светило солнце. Казалось, пол усыпан разноцветными осколками стекла, и ее руки тоже окрасились зеленым, оранжевым, фиолетовым, синим. После долгого пребывания во мраке она продолжала наслаждаться всем, что казалось живым и ярким.
— Вам нравится дом? — спросил Дилан, подходя сзади.
Нелл обернулась.
— Я не имею права здесь находиться, — сказала она, не отвечая на вопрос.
Глядя на него, Нелл ни разу не содрогнулась, ни внешне, ни внутренне, — Дилан об этом знал. Она, как и Аннели, словно видела не его, а другого человека или того, каким он был раньше. Каким должен был быть.
— В особняке полно места, а вам все равно некуда идти. И потом — мы не чужие, хотя бы по документам.
— Вы знаете, как получить развод?
— Нет, ведь я ни разу не занимался этим. Но я наведу справки. Вы голодны?
— Пока нет. Мы же хорошо позавтракали в поезде.
— Тогда я отлучусь по делам. По дороге куплю что-нибудь из еды. А вы отдыхайте.
Но им было некогда отдыхать: Аннели собиралась облазить особняк от подвала до чердака и хотела, чтобы сестра ее сопровождала.
Путешествуя по комнатам, Нелл впервые подумала о Дилане как о мужчине, о его личной жизни. Она не встретила в доме ни малейшего следа присутствия женщины. Многие годы единственной женщиной здесь была его мать, смотревшая с фотографий и портретов. Она была красива, и Дилан унаследовал ее внешность. Но эта внешность ничего не стоила перед его внутренним миром, богатством его души. Нелл говорила себе, что окажись она на месте Миранды Фишер, ни за что бы его не бросила, будь он полностью изувечен или потеряй все свои деньги.
А потом она увидела портрет Грегори Макдаффа — отец Дилана строго и осуждающе смотрел на нее из-за очков в золоченой оправе.
Что он сказал бы, если б узнал, что его сын привел в дом бывшую работницу с их фабрики, вдобавок беременную от другого? Простую деревенскую девчонку, к тому же еще и рыжую.
— Скоро мы уйдем отсюда, — довольно резко заявила Нелл своей сестре, и та округлила глаза.
— Почему?
— Потому что это не наш дом.
— Дилан сам пригласил нас сюда.
— Не называй мистера Макдаффа по имени!
— Почему? Он больше не твой хозяин. Он твой муж!
— Аннели! Ты должна понимать, что это не настоящий брак. Это была просто сделка. Мы договорились развестись, когда все закончится.
— Разве он не может влюбиться в тебя? — тихо спросила девочка.
— Мне кажется, — ответила Нелл, — мистер Макдафф из тех, кто влюбляется один раз в жизни.
Аннели молчала, и тогда старшая сестра спросила:
— Я давно хотела узнать: почему ты солгала, сказав, что внешне Дилан напоминает сказочного принца? Ты думала, ко мне не вернется зрение?
— Нет. Я с первой минуты знала, что он и есть принц. Просто его надо расколдовать.
Нелл с горечью покачала головой.
— Ты до сих пор веришь в сказки?
— Я — да. А ты просто не хочешь в них верить.
Вернувшись, Дилан не узнал свой дом. Нелл раздвинула шторы в гостиной, вымыла окна, и они сверкали, как зеркала. Освобожденная от слоя пыли мебель сияла приглушенным, благородным блеском.
Встав на стремянку, Аннели протирала корешки книг, выстроенных в ряд на полках застекленных стеллажей. Окна в библиотеке были распахнуты, через них, впуская зимнюю свежесть, вытекал запах ветхости и затхлости.
Дилан едва не выронил пакеты с едой.
— Я задержался, а вы, стало быть, целый день работали?!
— Мы не привыкли бездельничать, — сказала Нелл и улыбнулась той самой озорной улыбкой, какую он увидел на ее лице в тот день, когда она вновь обрела зрение.
Дилан подумал, что на самом деле она — очень веселая, жизнерадостная девушка, а чего ему всегда не хватало в жизни, так именно бодрости и оптимизма.
— В вашем положении…
— Я себя прекрасно чувствую. Аннели мне помогала. К тому же доктор, который снимал гипс, велел мне разрабатывать руку.
— Тогда вы обе заслужили праздничный ужин. Сейчас я все приготовлю.
— Вы умеете готовить?
— Научился, когда жил один. Ты умеешь чистить картошку, Аннели?