Пока возвращались от соседнего дома до своего крыльца, Шура давал задание Кольке-инвалида на весь день:

– Сначала попроси Марию Александровну, маму мою, нагреть на примусе булыжники так, как она делает, если ноги греет, когда от насморка лечится. Она их нагревает на огне сильно-сильно, потом снаружи охлаждает на ветру или под холодной водой. А тепло, которое остается внутри, булыжник будет отдавать в течение суток. Тем временем, пока она булыжники калит, сбегай в сарай и найди на стенке мою стеганку старую, ватник. Возьми его, сбегай еще раз к дяде Толе и потри ватолку со всех сторон о шкуру волчицы, только кровью не запачкай. Пусть для щенка этот ватник пахнет мамкой. В него потом завернешь горячие булыжники и положишь на пол в моей комнате. И волчонка на этот ватник выпустишь. Затем позови своих друзей-приятелей: Кольку-лысенького, Покровского, Семерикова, Толика Мальцева и перетаскайте или перевезите на тележке все книги с веранды в сарай. Там их аккуратно поставите на стеллажи в три ряда, они там все уместятся, я смотрел!

Да не гляди на меня так: все ваши лазы в вашем штабе я видел и все равно их заколочу. Так что заранее решайте, как вам быть. А потом уже вместе будем благоустраивать веранду под нашего щенка.

– А как мы его назовем?

– Герой!

– А если это сучка?

– Тогда имя придумаешь ты.

Далеко за полдень, ближе к вечеру, благоустроили веранду для Машки, как теперь звали волчонка. Пацаны подтащили старую скамейку к веранде дома и, забравшись на нее, не отрываясь смотрели сквозь щели деревянных штакетин на дрожащего всей шкурой звереныша, пытающегося плотно прижаться к круглому валуну, покрытому ватником.

Александр Иванович, инвалид на тележке, тоже что-то целый день «шишлил» и то и дело отрывал сына Кольку: то вторые пассатижи ему принеси, то подай ремни из-под кровати. Но когда жара стала спадать, он тоже угомонился и, позвав закадычников, отдал им четыре подшипника от своей таратайки со словами: «Завтра же сделайте себе хорошие самокаты!»

Разломанная таратайка валялась рядом. Инвалид сидел, пристегнутый ремнями, на обычной фанерке, обитой толстой свиной кожей.

– Бать, а ты как же?

– А я как все! Не всем же на таратайках кататься! Так что давайте за работу. Я проверю, чтобы все дощечки были строганые и шурупы из петель не торчали. А сейчас позовите-ка мне Шуру.

Но Шура и сам, наскоро пообедав, уже выходил на крыльцо с папироской в руках.

– Шура! Я вчера был не в себе и поэтому не смог с тобой поговорить о двух важных делах. Точнее, одно не важное и почти приятное, а второе очень важное и очень неприятное. Начну я с первого: это с книжечки, которую ты вчера принес, «Русские заветные сказки».

Скажу, что этой книжки, как я ранее считал, не существует на свете вот в таком виде, что я держу в руках. Мне казалось, это просто литературная мистификация. Все рассказы про эту книжку заканчивались одним: либо ее теряли, либо ее воровали у рассказчика. На своем экземпляре один великий писатель якобы начертал: «Не крадите, пожалуйста, эту книгу из моей библиотеки. Н. Лесков». И в этом есть какая-то мистика, которой пропитана вся Россия.

Народ целомудрен по определению. И народная культура целомудренна, и – фольклор! Именно поэтому скабрезные анекдоты, и скабрезные частушки, и похабные сказки имеют право на существование. Народ знает, где им место: и в Италии, и в России, и в средневековой Фландрии эти частушки будут исполнять лишь во второй день свадьбы, потому что за ними скрыт сакральный смысл плодородия во всех его проявлениях.

То же происходит и с похабными сказками, которые рассказывают мальчишки друг другу в сараях в десятилетнем возрасте, и с анекдотами, над которыми ржут мужики, рассказывая друг другу в банях, а широкое вынесение этих жанров «на люди» является признаком, ну, что ли, разрушения культуры.

И вот Владимир Иванович Даль, опять почти что ваш земляк! А как же! Больше десяти лет он ходил по этим улицам, по которым теперь ходите вы. Так вот, великий Даль, а как же не великий, если его захотел видеть у своей постели умирающий Пушкин, если ему передал свой талисман, владельцу которого покровительствуют музы, – перстень с изумрудом.

Даль оказался человеком широкой души. Готовясь к работе над своим ставшим знаменитым словарем и понимая, какой колоссальный объем работы придется выполнить, он все свои замыслы и наброски раздает знакомым писателям и драматургам: тексты собранных песен – Киреевскому, сказки и прибаутки – замечательному фольклористу Афанасьеву со словами: «Гонорара мне не надо. Дай тебе Бог, чтоб они свет увидели».

Смысл этих слов Даля становится понятным, когда уяснишь очень важную деталь. Собирая бывальщины, сказки, Даль как ученый записывал их до слова. Поэтому многие из них не могли быть изданы в России не только из-за содержания – ведь среди их героев были попы и попадьи, – но и из-за неприличных слов, которые не прошли бы цензуру. Поговаривают, что из-за этих двух книжонок, изданных за границей, он и академиком-то не стал.

Афанасьев же изменить в народной сказке ничего не мог – он был истинный ученый и ценил «народное слово».

В 1859 году Афанасьеву удается издать в Лондоне «Русские народные легенды», которые были запрещены церковной цензурой до 1914 года. А вот в середине семидесятых годов прошлого века появилось это удивительное издание – «Русские заветные сказки», которые ты умудрился притащить из самой Австрии. Тут напечатано: «Валаам. Типографским художеством монашествующей братии. Год мракобесия». А чего стоит маленький экслибрис на немецком языке – «Букинистический антикварный магазин Карла Хальфа в Вене». Титульный лист в красной рамке: «Отпечатано, единственно для археологов и библиофилов, в небольшом количестве экземпляров; из них 10 на цветной бумаге». А вот оглушительная статья, подписанная псевдонимом Филобибл, это – Афанасьев. Смотри, что он пишет, – инвалид перелистнул две странички и, сощурив близорукие глаза, внятно прочитал: «Да последуют нашему примеру другие уголки нашей отчизны, пусть сойдут с заветных станков всякое свободное слово, всякая свободная речь, к какой бы стороне русской жизни ни относилась она».

Эта книжечка вышла в Женеве в 1864 году и почти семьдесят лет оставалась загадкой для библиофильской России, пока к нам в издательство «Асаёемiа» в 33-м году не принесла наследница Афанасьева рукопись 164 сказок эротического содержания. Она предложила нам напечатать их, но у издательства не нашлось средств, и в 39-м году рукопись приобрел Институт русской литературы Академии наук – «Пушкинский дом». Сличили рукопись с текстами книги «Русские заветные сказки» и установили авторство последних: Афанасьев. Но встал другой вопрос: кто сделал копии 77 сказок рукописи, именно столько их в «заветных», и кто переправил их за границу? Афанасьев в 1860 году путешествовал по Европе: Италия, Швейцария, Германия. В Англии он встречался с Герценом, который мог помочь ему издать сказки, но рукопись-то писатель закончил только в 1862 году.