— Коль, хочешь, я тебе принесу «Одиссею капитана Блада»? — Филипп готов мчаться за книгой. — Или новое пособие по «Excel»?

— А я тебе могу показать, что получилось из конструктора. Хочешь? Я сам сделал! — Глаза Арсения горят торжеством.

В такие минуты Николай думал о том, что родители хорошо воспитали мальчишек. Вот и ему нужна такая семья, чтобы все — один кулак. К примеру, у отца с матерью не получилось. Братьев они еще могут за нос водить, но его не проведешь. Они думают, что он ничего не замечает. Играют в образцово-показательную семью, как будто оба Щукинское закончили. При этом спят в разных комнатах, а количество командировок у отца возросло раз в десять. Просто какая-то болезненная необходимость в его присутствии на всех научных конференциях, семинарах, проходящих, разумеется, в других городах, разных концах света. Какая завидная востребованность!

Мама молодчина. Несмотря на все, она держится! И до чего он некстати со своим приключением! Мама ни о чем не расспрашивает. Один раз попыталась, он попросил ее обойтись без подробностей. Порой Николаю казалось, что ей и говорить ничего не нужно, потому что между ними на самом деле есть связь, более крепкая, более важная, чем кровная.

Маминой заботы и ласки хватает на всех. Сейчас материнское сердце разрывается от боли, жалости. Она пропускает его страдания через себя в надежде, что от этого ее сыну станет легче. Николаю не по себе, он огорчен, что стал причиной ее волнений.

— Коленька, ты выздоравливай. — Мама погладила его по голове.

Николай улыбнулся.

— И ты держись, мам. — Он сжал ее руку.

— Конечно, Коля. Конечно…

Глаза у нее последнее время погасли. В них больше не появлялись искры задора, которые так впечатляли его в детстве. Он все помнит, он ничего не забыл. В ее глазах была любовь, которая делала его сильнее, придавала уверенности, а сама мама была полна неиссякаемой энергии. Кажется, раздоры с отцом смогли все это «исправить». У нее словно не осталось сил, и света в глазах больше нет. Николаю было вдвойне обидно, что в этот момент он обременяет ее заботами о себе.

— Мам, ты не переживай. Я у тебя крепкий орешек. — А голова-то болит. Теперь он, как барометр, реагирует на любое изменение погоды, переутомление. Даже просмотр телевизора — нагрузка. К концу фильма Николай ощущает легкую тошноту и закрывает глаза. Остается верить, что все это со временем пройдет. Он боится даже думать: как-то теперь будет чувствовать себя за рулем?

Весну сменило жаркое лето. Николай давно освоил костыли, привык к гипсу. Время лечило, как самое проверенное средство. Потом начались «выходы в свет» — прогулки на балкон. Как говорила баба Лена:

— Внучек, а не пора ли тебе совершить променад? — Это означало, что она хочет постоять с ним на балконе, увитом виноградом.

Толстый рассеченный ствол в самом низу превращался в прочную паутину лиан, на которых дозревал красный виноград. К ним на этаж он добрался только в этом году. Бабушка называла это экзотикой. Срывала недоспелые ягоды и, кривясь от их терпко-кислого вкуса, начинала рассказ о винном погребе своего деда. Сотни бутылок отличного вина — результат тяжелого труда на бесконечных просторах собственного виноградника. Каждый раз рассказ обрастал все новыми подробностями. Николай с удовольствием слушал, пытаясь примерить на себя родство с настоящими виноделами, тружениками. А где его корни?

Он до сих пор периодически задает себе этот вопрос. Найти бы ответ и успокоиться. Неизвестность бередит душу, лишает покоя. Николай никому не рассказывал о том, что, лежа на больничной койке, он развлекал себя фантазиями о настоящих родителях. После двух-трех попыток представить себе их лица, манеру говорить испытывал муки совести. Почти двадцать пять лет он носит фамилию Деревских, а значит, ему больше не нужно фантазировать. Кто для него более настоящие, чем те, кто его вырастили и заботились о нем все эти годы? У него есть семья. Есть корни. Пора перестать мучить себя.

В больнице доктора не разрешали ему читать, телевизор ограничивали. Оставалось только слушать радио, но соседи по палате часто выключали и его. Николай маялся, мечтая поскорее оказаться дома. Он скучал по родителям, братьям. И был уверен, что все его недомогания исчезнут, как только он переступит порог квартиры, кроме сломанной ноги, разумеется. Дома все его фантазии развеются. Младшие братья примутся тараторить о том, что произошло дома в его отсутствие. Мама — хлопотать, отец — интересоваться его самочувствием… Но вернувшись домой в привычную обстановку, Николай не почувствовал облегчения. Родные стены не сняли напряженности. Николаю казалось, что он больше никогда не сможет стать прежним. Что-то сломалось в нем, кроме ребер, ключицы, что-то гораздо более важное.

Николай стал меньше курить. Мама хвалила его за это:

— Вот и молодец, Коленька, бросай эту гадость. Это я тебе не как врач говорю.

Его не нужно уговаривать. Желание закурить возникало по привычке. Выбравшись на балкон, он делал одну-две затяжки и нещадно тушил сигарету в пепельнице. Головокружение, дурнота не давали ему получить наслаждение от привычного ритуала. Николай, что называется, переводил сигареты.

— Все это временно, временно… — Удовольствие от курения — мелочи, главное — вопрос возвращения на работу.

Самыми долгими, безутешными, непереносимыми стали ночи. Николай страдал от бессонницы. Баба Лена часто рассказывает, как она лежит без сна часами, до рассвета, а потом забывается не дающим отдыха сном. Раньше он удивлялся. Разве может быть такое? Стоило ему положить голову на подушку, как веки слипались и он проваливался в глубокий сон. Чаще ему что-то снилось, он выбирался из черной бездны под звуки будильника или ласковое воркование матери. Теперь понимал бабу Лену.

Нормальный сон стал роскошью. Сначала мешала боль, от которой спасали уколы, таблетки. Когда боль перестала быть острой, организм начал мстить ему бессонницей. Он, должно быть, решил, что Николаю полезно по ночам бодрствовать в раздумьях, как жить дальше. А когда приходило долгожданное забвение, ему снилась Анна. Эта мука была посильнее той, которую он испытывал в первые дни после травм. И никакие уколы, процедуры не могли притупить ее. Казалось, сердцу в груди мало места. Оно стремится туда, где она… Тяжелый сон дарил ему одно свидание за другим. Вот Анна танцует в свете сотен ярких прожекторов. Ему трудно наблюдать за ней. От яркого света из глаз текут слезы, а потом кто-то наклоняется к его уху и шепчет:

— Анна — наша изюминка… — Голос знакомый, но обернуться Николай не может. Кто-то держит его за плечи, голову, заставляя смотреть туда, где в сексуальном, полном страсти танце порхает Анна. Белокурые волосы завораживают шелковистым отливом. Золото струится по спине, соблазнительным выпуклостям. И в тот момент, когда Николай находит в себе силы оглянуться, на сцене происходит что-то странное: Анна с криком падает со сцены. За спиной Николая раздается нечеловеческий хохот, и он просыпается в поту, тяжело дыша, с тупой болью в голове.

Николай надеялся, что Анна будет искать его. Он ждал ее появления в палате, потом — дома. Ожидание помогало коротать время. Когда же надежда погасла, стало невыносимо больно и обидно. Всему виной Жаннет. Анна даже смотреть в его сторону не захочет. Николай не мог простить себе того, что так легко попался. Жаннет все рассчитала. Анна увидела в нем похотливого, легкомысленного парня, который готов совокупляться с кем угодно, где угодно, как угодно. Она почти угадала! Николай сжимал кулаки. Он готов перетрахать все это чертово «Рандеву», только если будет знать, что получит Анну! Да, он не побрезговал ласками толстухи-хозяйки, не предполагая, что Анна станет тому свидетельницей. Дернула же его нелегкая! Коварная Жаннет спутала все его планы.