Они лежали, тесно-тесно обнявшись, и смотрели в сверкающий неисчислимым количеством звезд разной яркости и размеров, переливающийся их блеском, волшебный, непостижимый Космос, молчали и прислушивались к тихой-тихой музыке, звучавшей где-то внутри их…

И было это настолько… не объяснить, не передать, не постичь…

Музыка внутри… и бескрайняя бесконечность Космоса.

Клавдия проснулась, чувствуя незнакомое удивительное состояние абсолютного внутреннего расслабленного покоя, умиротворения и вместе с тем какой-то светлой душевной радости. Улыбнулась этому дивному ощущению и чувствам, вздохнула глубоко и открыла глаза.

Еще не поднявшееся, лишь обозначившее свои намерения солнце высветлило небо над горизонтом, сотворив поразительную картину, в которой одна, западная, сторона небосвода все еще чернела тьмой, переливаясь и сияя бриллиантовой россыпью звезд, а вторая, восточная, светлела, словно размывая четкость, лишая звезды яркости и смягчая черную бархатность ночи.

Клава снова глубоко вздохнула, любуясь этим прекрасным зрелищем, пошевелилась и поняла, что лежит на боку, прижимаясь спиной к мужчине, обнимающему ее одной рукой за талию, другую же положив ей под шею, плотно укутанная в куртку и расстегнутый спальник, а на голове у нее даже обнаружилась шапка.

И когда это, интересно, Матвей успел ее так уложить и утеплить и как, если она даже не почувствовала?

–Привет,– тихим полушепотом поздоровался предмет ее размышлений.

–Привет,– в тон ему ответила Клава и перевернулась, чтобы оказаться к нему лицом. А посмотрев на него, перевела взгляд наверх.– Ты видел, какая красота? Солнце встает.

–Видел,– ответил он.– И уже не первый раз, но каждый раз это как-то по-другому, иначе.– Помолчал, рассматривая небосвод, и признался:– Мне очень хотелось тебе это показать, поделиться этим с тобой.

–Это какое-то конкретное место или мы просто отъехали подальше от света и жилья в степь?– спросила Клавдия и, оторвав взгляд от неба, снова посмотрела на него.

–Это очень конкретное место,– объяснил Матвей и предложил:– Посмотри вокруг.

Он подождал, пока Клава обведет взглядом окрестности, и пояснил:

–Видишь, мы находимся на небольшой возвышенности, на плоской вершине холма. Говорят, что в древности это место считалось сакральным. Не знаю, сейчас его не почитают таковым, даров сюда не приносят и обряды здесь не совершают, может, просто забыли. Степь большая и разная, как море, горы или пустыня. И в каждом ее уголке можно видеть звездное небо. Но мы с братьями решили, что с этого места Космос виден лучше всего, до самой его глубины. И отчего-то именно здесь, когда наблюдаешь это потрясающее зрелище, кажется, будто бы оно проникает в тебя и ты в нем растворяешься. Не знаю, может, мы просто наслушались сказок и всяких мистических историй, что рассказывал нам в детстве дедушка Бадарч, известный сказитель и великий рассказчик, но нам с парнями нравилось думать и считать, что мы заново открыли Холм Начала Жизни, на котором сбываются все мечты и желания. И это только наша тайна.

–Ты поэтому меня сюда привез, чтобы сбылись твои мечты?– спросила его Клава.

–Я так далеко не думал и ничего конкретного не желал и не загадывал. Просто хотел поделиться с тобой этим местом и нашей детской тайной. И красотой ночного звездного неба. Самое лучшее время, когда небосвод видно намного четче, чем обычно, когда небо самое яркое и самое пронзительное,– это вторая половина сентября. А если повезет, как нам с тобой, и сентябрь окажется теплым, то в самые его последние дни небо особенно прекрасно. Как сейчас.

–Спасибо,– прочувствованно, от самого сердца и души поблагодарила Клавдия.– Это невероятно щедрый подарок, великолепный.

–Пожалуйста,– чуть помолчав, ответил Матвей.

Прижал ее к себе покрепче и перевернулся вместе с ней так, что оказался лежащим сверху, и начал покрывать лицо Клавдии тихими, короткими и очень нежными поцелуями. И она плавилась от этих его поцелуев, испытывая непередаваемую негу, какую-то щемящую нежность и страсть одновременно, и смотрела сквозь щелки глаз, полуприкрытых от невероятных, удивительных ощущений, которые испытывала, на светлеющий небосвод и сдающиеся солнечному свету, гаснущие звезды.

И было это настолько потрясающе чувственно и волшебно, что слезинки срывались с уголков ее глаз и текли по лицу, растворяясь где-то в бортике шапки.

Но, как ни прекрасны были мгновения, наполненные нежностью, страсть, позволив недолго насладиться этими ощущениями, полыхнула в полную силу, как вырвавшийся из топки огонь, требуя продолжения и подгоняя идти дальше, дальше…

Хорошо, что в этот раз им не пришлось разбираться с одеждой, и уже куда-то отлетели спальник и куртки, и где-то растворилась-потерялась шапка с головы Клавдии, и они соединились вновь, замерев на этом моменте и этой грани на пару сладких мгновений, и… сорвались, понеслись дальше, к своей новой вершине…

Что-то шептали друг другу, целовались сумасшедшими, обжигающими до крови поцелуями и неслись, неслись вперед… и снова на самом пике, в минуту наивысшего наслаждения, Клавдия кричала свободно и радостно, на всю просыпающуюся степь…

И где-то вдали на этот торжественный крик освобождения, гимна жизни и любви отозвался какой-то зверь, пролаяв-прокричав в ответ человеческой женщине свое приветствие…

–Нам пора ехать,– через какое-то продолжительное, истекшее незамеченным время сказал невнятно Матвей куда-то в плечо Клавдии, в которое упирался головой.

–Да, пора,– согласилась она, стараясь не шевелиться, и поинтересовалась:– Мы, наверное, сильно задержались? Нас будут искать?

–Искать нас не будут,– слабо усмехнулся Матвей ее предположению.– И мы можем задерживаться сколько захотим и где захотим.– Он помолчал и все-таки добавил:– Но завтрак уже готовят. И он как бы торжественный, как, впрочем, и обед, в нашу честь. У них сегодня вообще праздник в эту самую нашу честь.

–Да ладно,– удивилась Клава,– зачем праздник, с чего бы? Или это тебя тут так встречают?– И вдруг встрепенулась, переполошившись не на шутку:– Слушай, а я ведь ни фига не запомнила ни одного человека, с которыми знакомилась, кроме мальчика Джучи, который представлялся последним. Наверное, именно потому, что он был последним и самым маленьким, и я порадовалась, что история со знакомством закончилась.

–Ничего,– начал мелко трястись от сдерживаемого смеха Ладожский,– если хочешь, мы можем повторить процедуру знакомства еще раз.

–Нет!– перепугалась такой перспективе Клавдия.

–Я почему-то так и подумал, что ты откажешься,– уже смеялся вовсю Матвей.

И так, смеясь, притянул ее к себе, поцеловал в лоб и носик и пообещал:

–Я буду тебе подсказывать, кого и как зовут и кто кому и кем приходится.

Завтрак, о котором упоминал Ладожский, оказался каким-то совершенно не завтраком, а целым пиром горой, ей-богу! Блюд, красовавшихся на длинном столе, составленном из нескольких отдельных столов, чтобы за ним могли поместиться и рассесться все взрослые члены стойбища, было такое количество, что непосвященному человеку могло показаться, будто он попал на национальное кулинарное шоу, где каждый из участников должен был представить комиссии не меньше трех своих кулинарных шедевров.