– По-моему, полиция так не думает, – тактично ответил я.

– Но ведь Гийом, судя по вашим словам, сумасшедший! – продолжал кипятиться математик. – И мадемуазель Бертоле… она его жена? Бедная, бедная женщина! И ведь по нашим законам она даже не имеет права развестись!

Я промолчал. Конечно, развестись Матильда не вправе, но, в конце концов, вряд ли Гийом протянет долго, и когда она станет его вдовой… Тем не менее мне было неловко даже думать об этом – не то что высказывать подобные мысли вслух.

– Все ясно, все ясно, – нараспев проговорил Ланглуа. – Теперь я совершенно уверен: Гийом и есть убийца. Он задушил судью, потому что тот помешал его прогулке, затем разделался с Констаном, а затем оглушил меня ударом по голове и убил несчастного старого депутата. Все сходится, мой друг.

– Ничего не сходится, – возразил я. – Он не мог убить Констана, потому что потайной ход со стороны комнаты Гийома заделан кирпичами. Поверьте мне, я был там и знаю, о чем говорю.

– У вас начисто отсутствует математическое мышление, коллега, – возразил Ланглуа. – Представьте себе на мгновение, что Гийом знал о том, куда ведет замурованный ход. Ночью он выходит из своей потайной комнаты, проходит в пустующую комнату Кэмпбелла и по потайному ходу пробирается к Констану, который ни о чем не подозревает. Але-гоп, Констан повешен, после чего Гийом возвращается в потайной ход, опять выходит в комнату Кэмпбелла и спокойно идет к себе. – Ланглуа сел, его глаза лихорадочно горели. – Бьюсь об заклад, ваша полицейская дама даже не догадалась о такой возможности!

– Она вовсе не моя, – сердито возразил я, задетый за живое, – и, если уж на то пошло, мне она совсем не нравится.

– В самом деле? – заметил Ланглуа. – Но внешне она очень мила!

– Только внешне, – отозвался я. – И потом, я не слишком жалую полицейских.

– Вы говорите, как заправский преступник, – заметил Ланглуа с улыбкой. – А может быть, она вам не нравится потому, что настоящий убийца – вы?

– Конечно, я, дорогой Жан-Поль, – весело ответил я. – Я просто поражен вашей проницательностью!

И мы дружно засмеялись.

– Я тоже время от времени читаю детективы, – объяснил Ланглуа, отсмеявшись, – и знаю, что авторы в них стараются сделать убийцей самое неожиданное лицо. Именно поэтому я и подумал о вас, но, к сожалению, вы не подходите на роль преступника. Если бы у вас были причины убить кого-то, вы бы просто вызвали тех людей на дуэль, и все очень быстро закончилось бы. С вашим мастерством вам не составило бы труда прикончить кого угодно.

– Шутки шутками, Ланглуа, – сказал я серьезно, – но все происходящее не дает мне покоя.

– Мне тоже, – со вздохом признался математик.

– Кто, как вы думаете, стоит за всем этим? – спросил я.

– В детективном романе преступником, наверное, оказался бы актер Массильон, – задумчиво предположил Ланглуа, – просто потому, что на него не падает и тени подозрения.

– Я серьезно, Жан-Поль!

– Я тоже. Но вы и так уже знаете, кого я подозреваю. Либо им является Гийом Коломбье, который не отвечает за свои действия, либо, – Ланглуа поморщился, – наш бывший коллега Брюс Кэмпбелл, который всегда казался мне честнейшим и безобиднейшим из смертных. Других предположений у меня нет.

Больше он ничего не успел сказать, потому что нас позвали ужинать. За столом все делали вид, что все идет как всегда и ничего особенного не произошло. Массильон рассказал несколько занятных театральных анекдотов, но их едва хватило, чтобы вызвать улыбку на устах присутствующих. Куда большее оживление вызвали слова Амалии, которая поглядела за окно и сообщила:

– Кажется, метель стихает.

– Прекрасно, – поддержал ее граф, – значит, завтра Альбер отправится за подмогой.

– Слава богу! – прошептала Эдмонда Бретель, перекрестившись.

После ужина я ушел к себе. Больше от скуки, чем по какой-либо иной причине, я попробовал несколько приемов, но ни один из них даже отдаленно не напоминал тот прекрасный выпад, который я видел во сне. Я отложил шпагу и наугад взял с полки увесистую книгу. Это был роман – роман о чувствах, которые его автор никогда не испытывал, но очень хотел испытать, хотя бы на бумаге. Все герои его выглядели напыщенными и ходульными, и в их речах не было ни одного естественно звучащего слова. Зевая, я взглянул на часы и отметил, что скоро десять. И именно в тот момент, когда они начали бить, это и произошло.

Я не верил своим глазам. Я не мог им верить – но у меня не оставалось другого выхода. Они выплыли прямо из стен, медленно и торжественно, – четыре призрака, облаченные в темные балахоны с тамплиерскими крестами на груди. Я слышал, как гремят их кости, я видел под капюшонами голые черепа с провалами вместо глаз. Жутко оскалив зубы, призраки стали обступать меня. Это был не сон, это была явь, еще более непостижимая, чем сон, но оттого не менее ужасная. И тогда – тогда я закричал, схватил шпагу и стал в боевую позицию. Даже если они явились за моей душой, я собирался дорого продать свою жизнь!

Выпад – туше – удар – батман – выпад – выпад – выпад… Перед глазами у меня стояли красные круги, призраки фехтовали с фантастической, невероятной быстротой, как могут только создания сверхъестественные. У меня в руке была шпага, у них – тяжелые мечи, и, конечно же, я не мог долго продержаться против них, несмотря на все мое искусство… И тогда – тогда я закричал и ринулся вперед, прямо на их сверкающие клинки. Где-то грохнула дверь, зашумели голоса, я запнулся ногой о ковер и упал, выронив шпагу.

Подняв глаза, я увидел, что призраки исчезли. Я был один – один посреди ужасающего разгрома. Столы и стулья были разрублены ударами клинков, пух из вспоротых подушек разлетелся по всей комнате, книги, разбитые вазы, опрокинутые шкафы валялись на полу. А в дверях толпились смертельно бледные люди.

Мы выбежали из комнаты, и Амалия подобрала юбки, чтобы не мешкать, а Фредерик все норовил поддержать ее под локоть, хотя его никто не просил. Служанки голосили, и кто-то рыдал, и к нам бросился доктор Виньере, спрашивая, что случилось, а потом уже из своих покоев выскочили Матильда, Бретель с женой, Ланглуа и мама с папой, и никто не знал, что делать, а из-за двери комнаты Армана доносились такие вопли, что у меня кровь застыла в жилах, и моя Амалия вошла туда первой, а за ней кинулся доктор. И тут внезапно наступила тишина.

Мы стояли в дверях комнаты, в которой царил такой разгром, словно тут побывало целое войско, а Лефер лежал на полу и смотрел на нас безумным взглядом.

– Умоляю, Лефер, – твердил до смерти перепуганный доктор, – мы ваши друзья, успокойтесь, пожалуйста!

– Что тут происходит? – пролепетала мама.

Лефер облизнул губы.

– Где они? – хрипло спросил он. И я даже не узнал его голоса.

– Кто? – спросила Амалия.