– Ну, хозяйка, дело ясное. Брус нужен. Такой, десять на десять в сечении, не меньше, и по длине суммарно метров восемь, тут три стропилины менять придется. И шифер. Листа два, я думаю.

– Есть, улым, все есть, – опять засуетилась Фарида-апа, устремляясь в неизведанные глубины сарайки. Вскоре перед Ильей возникло несколько брусьев, гораздо толще и длиннее заявленного, два рулона рубероида и вязанка реек, «толю к крыше прибить, чтобы ветром не унесло», как объяснила хозяйка.

– Ну, айда, работай, улым, а я эчпочмаков пока напеку, – улыбнулась Фарида-апа и ушла к себе.

– Глаза боятся – закрой и делай! – провозгласил Илья любимую поговорку отца, скинул куртку и взялся за топор…

* * *

– Ну, и чего она тебе наговорила? – Илья, посасывая отбитый молотком палец, шагал рядом с умиротворенным Завой по Комсомольскому проспекту. Вечерело.

– История очень запутанная, мня-мня, – неопределенно сказал Вадик, уплетая на ходу еще теплый эчпочмак, оказавшийся на деле треугольным пирожком с мясом и картошкой. Хозяйственная Фарида-апа вручила на прощание друзьям целый пакет этих треугольников, и Зава не сумел совладать с искушением.

– Хватит жрать! – Илья дал другу подзатыльник. – Пока ты там лясы точил и чаи гонял, я пахал, как папа Карло. Теперь эта сарайка прямое попадание ядерной боеголовки выдержит. Давай, рассказывай – удалось чего узнать?

– Удалось, удалось. Помнишь, нам еще старушки-веселушки вчера говорили, что нищие из бригады золотозубого – «обмороженные»? Так и Фарида-апа подтвердила. Я, говорит, возле церкви убираюсь и побирушек гоняю. Они гадят, говорит, хуже собак. А эти, ну, обмороженные – не гадят. И сидят всегда смирно. Что-то, говорит, не то с ними.

– Ну… – Илья пожал плечами. – «Что-то не то» – это мы и раньше знали. По твоей теории они же все – не совсем полноценные личности, из психушек набраны, так?

– Так-то оно так… – Зава не выдержал и вновь впился зубами в эчпочмак. Откусив, он продолжил с набитым ртом: – Но Фарида-апа сказала, что нам надо сперва приглядеться. Не нравятся они ей…

– Да где приглядываться-то?! – взбеленился Илья. – Их же еще найти надо!

– Она сказала, что цыгане своих нищих летом держат на заброшенных складах возле Терлецкого парка. Там какая-то воинская часть, полурасформированная, как я понял, ну, и ангары стоят. Наш золотозубый друг обмороженных этих оттуда возит. Фариде про это подружка рассказала, она там рядом живет. Случайность – видела этого Федьку-Сашу возле церкви, удивилась, поделилась с Фаридой-апой… Повезло нам.

– Да, это уже кое-что. Завтра с утра я смотаюсь в Измайлово, покормлю шуваловское зверье, и отправимся склады щупать.

– На «троле» поедем, вместе. Э, и не спорь! А если получится Костю сразу забрать? Не на метро же его везти… Нам вначале надо будет знакомицу Фаридовскую посетить, привет передать, все такое. Она работала на этих складах, должна показать, где что! – Зава благополучно дожевал пирог, вытер руки носовым платком и кивнул на ближайшую палатку: – Ну что, по пивку?

– Угу. Занятная бабулька эта Фарида-апа…

– Да не такая уж она и бабулька. Ей еще и полтинника нет.

– Да ну… – Илья недоверчиво хмыкнул. – С чего ты взял?

– А по обуви. Есть у меня такая теория. Ну, или концепция. О женщине все может рассказать ее обувь. Не веришь?

Илья неопределенно покрутил рукой. Зава, воодушевленный, кивнул вперед:

– Видишь, вон фифа идет? Не, не та, а которая в юбочке короткой. Знаешь, сколько ей?

– Ну, лет двадцать пять. Ничего, кстати, девочка…

– Ха, девочка! Ты еще под себя писал, когда она была девочкой. Этой тете за сороковник глубоко. Смотри: туфли с широким каблуком, с претензией на моднявость, но не крутые и закрытые. Пошли, обгоним, сам убедишься, что это – «осетрина второй свежести».

Прибавив шагу, друзья быстро обошли вышагивающую перед ними красотку. Илья, как бы невзначай, обернулся – точно, Зава оказался прав. Никакими двадцатью пятью тут и не пахло. Сохранив фигуру, женщина здорово сдала лицом и напоминала Бабу-Ягу, выступающую на показе мод.

– А что еще в этой твоей теории есть? Колись давай, – Илья закурил.

Вадим вздохнул:

– Ага, сейчас я тебе все и выдам. Годами опыт накапливал, я ж – социолог! Ну, если коротенько… Метода моя проста – возраст, темперамент и социальный статус женщины элементарно вычисляется по обуви. Просек я эту тему еще в институте. Вот идет, скажем, девушка. Ну, красоты необычайной, королева, античная богиня. Не подойти к ней, не подъехать. Но это – на первый взгляд. А если внимательно посмотреть на ее ножки, на туфельки-тупоносики с маленьким каблучком-воронкой, сразу станет понятно – девушка с комплексами, неуверенная, вся в идеалах, наивная и по поводу возраста переживает, мол, в девках засиделась. Такую окрутить – не фиг делать!

Или другой вариант – стоит на остановке баба, грузная, ширококостная, глядит куда-то в себя. А на ногах у нее – сапожки типа «казачок», задорные такие, тугие, в гармошку. Стало быть, просто настроение плохое у дамочки, а на деле она – огонь-девка, и лет ей меньше, чем кажется, и темперамент ого-го, и характер покладистый…

Вон ту видишь, возле машины? Желто-коричневые «под крокодила» туфли с ну очень острыми носами и разлапистым каблуком доложили мне, Илюха, что хозяйка их обладает склочным характером, отличается высоким самомнением, не дура попользоваться материальными благами и вообще та еще финтифлюшка. Да и имена у таких женщин соответствующие – Виолетта, Анжела и все в таком духе. Хочешь проверить?

– Не-е-а… – растерявшийся под напором вывалившейся на него информации, Илья только обалдело крутил головой направо и налево, разглядывая обувь всех попавших в его поле зрения женщин.

Некоторое время друзья шли молча, потом Илья, отвлекаясь от обувной темы, задал давно мучавший его вопрос:

– Слушай, а что такое «улым»? Ну, Фарида эта, апа которая, нас все улымами звала…

Зава снисходительно улыбнулся:

– Улым – это по-татарски «сынок». А «апа», кстати, у тюркоязычных народов – уважительное обращение к женщине.

– А ты откуда знаешь? – удивился Илья.

– Книжки люблю читать… – было ему ответом.

* * *

Приятельница Фариды-апы, Лилия Садыковна, оказалась довольно молодой, лет сорока, внушительной дамой с крупногабаритной фигурой и старомодной бабеттой на голове.

Говорила она со странным, каким-то чукотско-украинским акцентом, «гэкая» и не соблюдая склонений, спряжений и падежей.

– Отось, мальчики, склада эта и стоить. Тама еще холодильные подвалы были, ранешно, тока их летом еще отключили. Теперь одна склада и осталося… На проходной, однако, не пройтить, не пустют, через забору сигайте. Вон тама вон, где солдатики сапогом шаркали…