«Слово о полку Игореве» не есть, как русские простонародные песни и сказки, произведение чисто народного духа, русской народной фантазии. Это произведение литературное, поэма, сложенная в честь русских князей Игоря и Всеволода Святославичей, сложенная для них, петая им самим, как Боян пел свои песни старому Ярославу, храброму Мстиславу, красному Роману Святославичу. Поэт подражает Бояну, соловью старого времени как в языке, так и в складе, понятиях и картинах своей песни. Он поет старыми словесами, т. е. тем самым языком, которым певали княжеские песнотворцы старого времени; которым говорили варяго-русские князья Владимир и Ярослав. Как Боян и его современники, он выводит в своей поэме русские и западнославянские божества; смешивает христианские понятия с языческими поверьями. Русские князья, ревностные христиане в семейном и государственном быту, оставались на войне и в пирах потомками прежних варягов; они любили склад древних песен, слова и понятия, которыми их лелеяли с колыбели. Для песнотворцев внуки св. Владимира оставались внуками Даждь-бога. Во всех отношениях, но преимущественно в отношении к языку, «Слово о полку Игореве» архаическое произведение. Само собой разумеется, что западное начало в нем ощутительнее, чем в прочих памятниках русской письменности.

«Не лепо ли ны бяшетъ, братие, начати старыми словесы трудныхъ повестий о пълку Игореве, Игоря Святославлича». Слово трудный переведено у Калайдовича, как следует, словом печальный. Пожарский ошибается, говоря, что на польском и на богемском (чешском) языках трудный значит затруднительный, мудреный, неудобный к исполнению. В молитве св. Адалберта trud, trudy мучения: «Jesče trudy cierpaj bezmierne». По-чешски, trud — мука, печаль; trudny — печальный, грустный.

«Тогда пущашеть 10 соколовь на стадо лебедей. Который дотечаше, та преди песь пояше». — Бутков производит слово дотчаше от глагола течь, достигать. Dotčenj (česk.), осязание, от гл. dotknauti; dociač (polsk.) пронзить.

«Боянъ же… своя вещиа пръсты на живая струны въскладаше; они же сами княземъ славу рокотаху». — Hrochtám, hrochotám — греметь.

«А въсядемъ братие на свои бръзыя комони». — О слове комон (česk. komon) см. ниже.

«Абы ты сиа плъкы ущекоталъ, скача славию по мыслену древу». — «Аbу nas uhoval ode vsego zlego». Aby (česk.), utinam.

«Чили въспети было вещей Бояне, Велесовь внуче» (10). — Czyli (polsk.) или, аще ли.

«А мои ти куряни сведоми къ мети». — Кажется, должно читать къмети. О слове кмет см. выше.

«Игорь къ Дону вой ведетъ: уже бо беды его пасетъ птиць; подобию влъци грозу въ срожатъ по яругамъ; орли клектомъ на кости звери зовутъ; лисици брешутъ на чръленыя щиты». — Pasu, pasti (česk.), поджидать, стеречь; hrůza (česk.), horror; sržeti (česk.), saevire, toben; wrzati (česk.) stridere, шуметь, яриться; клект, klekot, орлиный крик, от древнечешского klekati, кричать. Смысл оборота следующий: уже птицы (птиц здесь собирательное) стерегут беды его; волки навывают страх по болотам; орлы криком сзывают зверей на кости, т. е. на трупы.

«Ночь мркнетъ, заря светь запала; мъгла поля покрыла, щекотъ славий успе, говоръ галичь убуди». — Mhla (česk.), туман: uspiti (česk.), усыпить; ubuditi (česk.), разбудить. Здесь, как во многих других местах песни, дурные предознаменования противополагаются светлым надеждам. Дружину Игореву усыпила песнь соловья; разбудил вороний крик.

«Съ зарания въ пяткъ потопташа поганыя пълкы половецкыя; и рассушясъ стрелами по полю, помчаша красныя девки половецкыя». — Rozsuć sie (polsk.), rozsauti se (česk.), рассеяться, разметаться.

«Ту ся копиемъ приламати, ту ся саблямъ потручяти о шеломы половецкыя». — Акад. Слов., переводит: потручатися — приломаться, избиться, притупиться. Potrzusk (polsk.) стук, шум; trzaskac — греметь; следовательно, потручати — постучать; потручатися — постучаться. И в других местах певец говорит: «Гремлеши о шеломы мечи харалужными» — «Гримлютъ сабли о шеломы» — «Позвони своими острыми мечи о шеломы литовскыя». В настоящем месте подразумевается глагол придется, доведется. «Тутъ-то придется копьямъ приломаться: тутъ-то доведется саблямъ позвонить въ половецкыя шлемы».

«Се ветри, Стрибожи внуци, веють съ моря стрелами на храбрыя плъкы Игоревы». — Střj (струя?) по-моравски powetřj = aer, aura.

«Яръ туре Всеволод! стоиши на борони, прищеши на вой стрелами, гремлеши о шеломы мечи харалужными». — Замечательное сходство слова с песнями кралодворской рукописи в сравнении своих героев с ярым туром. Бутков производил слово харалужный от ногайского; сделанный из черного железа, булата. Мне кажется, харалуг есть не что иное, как русская (полногласная) форма западного Karoling, Karling. Круг доказал происхождение Несторовых корлязи от франкского Carolingi, Carlenses; Karling переходит у славян в формы карляг, карлязин, карлузин, как Frank в формы фряг, фрязин, фрузин. От формы карлузин — карлужный (харалужный), карлуг (харалуг). «Ваю храбрыя сердца въ жестоцемъ харалузе скована, а въ буести закалена». Харалуг, стало быть, западное стальное оружие; слова харалуг, харалужный употребляются в смысле франского оружия, франской стали, как на западе слово Sclavina в смысле одежды славянского покроя. Вендские славяне мало ковали сами; они получали свои мечи и оружие от франков-корлягов; Карл Великий запрещал вывоз их в вендские земли. О Руси X столетия Ибн-Фоцлан говорит, что мечи их были европейской работы, efrandschije.

«Кая раны дорога братие, забывъ чти и живота, и града Чрънигова, отня злата стола, и своя милыя хоти, красныя Глебовны свычая и обычая». — Слова «отня злата стола» напоминают эпический оборот в поэме Любушин Суд: «Роčе knežcna s otnia zlata stola». Бутков полагал, что слово хоть (супруга) перешло к нам от хазар или половцев; это старославянское слово, сохранившееся и доныне у чехов и у венгерских словаков: Chot, consors. «Свычая и обычая, — говорит Каченовский, — слова употребительные в польском языке в виде поговорки, как, например, в немецком: handeln und wandeln и пр. Это пахнет чем-то новым; ибо польский язык XII и XIII столетий никому не известен». Аллитерации и рифмованные поговорки были всегда и всеми филологами относимы к древнейшим проявлениям народного духа; а что польская поговорка могла перейти к нам варяжским путем, нисколько не удивительно.

«Бориса же Вячеславлича слава на судъ приведе, и на канину зелену паполому постла, за обиду Олгову храбра и млада князя». — Каня, канюх — полевой коршун (Слов. Даля), у чехов — Káně; у пол. Kania; канина, может быть, тело обреченное на съедение коршунам. Паполома (покрывало) от средневекового латинского peplum.