объясняя причин сих действий. Если он иногда совещается о чём-либо с боярами, то он не просит их о согласии, а пользуется их опытностью и покорностью… Единственная цель, к которой единодушно стремится всё русское государство, это — исключительно слава царя, выгода его и благосостояние, которая и достигается крайней суровостью и поддерживается строжайшими законами».

Хорват Юрий Крижанич, обретавшийся в России в 1659–1676 гг., писал в своей «Политике», что образ правления в Московском государстве — «совершенное самовладство» (т. е. неограниченное самодежавие). С одной стороны, благодаря этому теоретически «по царскому велению можно исправить дела по всей стране и ввести в обычай всё, что будет полезно и нужно… в иных странах это было бы невозможно». Но, с другой стороны, на практике «на всём широком свете нет такого… крутого правления, как в этом славном Русском государстве».

О том же свидетельствует русский перебежчик Григорий Котошихин, писавший, что Алексей Михайлович «государство своё правит по своей воли. И с кем похочет учинити войну и покой, и по покою что кому по дружбе отдати, или какую помочь чинити, или и иные всякие великие и малые своего государства дела похочет по своей мысли учинити, з бояры и з думными людми спрашиваетца о том мало, в его воле, что хочет то учинити может; однако кого из бояр и из думных и ис простых людей любит и жалует, спрашиваетца и советует с ними о всяких делах…князи и бояре их есть холопи и в челобитье своем пишутся холопьями».

Несомненно, что Алексей Михайлович после 1649 г. мыслил и вёл себя как ничем не ограниченный самодержец. Именно он в 1654 г. повелел этот титул, при Михаиле Фёдоровиче использовавшийся далеко не во всех официальных документах, «во всяких делех писати». Присоединение Малороссии к России произошло, как известно, на договорных началах — московский государь подтвердил права и свободы казаков и всего украинского народа. Но в Переяславле, перед присягой царю, гетман Хмельницкий и казачья старшина потребовали от русского посла боярина Бутурлина ответной присяги от имени монарха, сославшись на пример польских королей. На что последовал жёсткий отказ с таким обоснованием: «Польские короли подданным своим присягают, но этого в образец ставить не пристойно, потому что это короли неверные и не самодержцы»[279].

Стиль некоторых писем Тишайшего «сильно напоминает интонации Ивана Грозного»[280]: «…мы, великий государь, з Божиею помощию ведаем, как нам, великому государю, государство своё оберегать и править… И нам великому государю указывать не довелось, холопи наши и сироты нам, великим государем, николи не указывали»; «Бог… благословил и предал, нам, государю, правите и разсуждати люди своя на востоке, и на западе, и на юге, и на севере в правду, и мы Божия дела и наши, государевы, на всех странах полагаем, смотря по человеку». Ивана Васильевича Алексей Михайлович, кстати, глубоко чтил и величал своим прадедом, что было зафиксировано в 1660-х гг. в официозной «Истории о великих князьях и царях русских». Второй Романов внимательно изучал документы времён правления Грозного, назвал одного из своих сыновей в его честь. Он лично обвинил патриарха Никона на церковном соборе, судившем святителя, в том, что последний «бесчестие и укоризну блаженные памяти великому государю и великому князю Ивану Васильевичу всея Русии написал».

Похоже, «прадедовское» влияние сказалось в административной политике Тишайшего, а именно в создании Тайного приказа. Это учреждение, возникшее для управления хозяйством царских вотчин, в дальнейшем стало «содействовать царю в непосредственном осуществлении его личной инициативы… вне обычных путей»[281], в той области государственной жизни, которая в данный момент казалась ему важной. Своего рода чрезвычайный орган личной воли самодержца, занимавшийся военными и внешнеполитическими вопросами, сыскными и челобитными делами, постоянно вмешиваясь в работу «нормальных» приказов, официально ведавших этими сферами.

Именно при Алексее Михайловиче московское стрелецкое войско, прикормленное властью после событий 1648 г., приобрело характер царской гвардии (с 1630 по 1680 г. его численность выросла в пять раз — с 4 до 20 тыс. человек[282]): «Теперь стрельцы всегда вблизи царя, остаётся ли он в Москве, или едет тешиться в поле, или отправляется в поход. Самые наборы стрелецких приказов чуть ли не всегда производятся по указам из Тайного приказа, иногда даже по росписям, составлявшимся лично государем. Царь сам просматривает росписи стрелецких караулов, наряжающихся ко дворцу, случается, — изменяет их. Он придумал и собственноручно записал пароли для стрелецких голов. Стрельцы перед всеми другими людьми пользуются доверием государя; только они одни могли, по словам Котошихина, проходить царским двором „с ружьём и в япанчах“. В тех случаях, когда московские стрельцы посылаются на театр военных действий, они как будто оказываются под непосредственным ведением Тайного приказа: отсюда им даются приказы о выступлении в поход и сообщаются маршруты, а стрелецкие головы шлют от себя туда же отписки… Но московские стрельцы не только телохранители царя, но и его доверенные агенты в управлении. Стрелецкие начальные люди постоянно… исполняют разнообразные хозяйственные поручения и назначаются в ответственные „посылки“ военного и дипломатического характера. Они же по преимуществу производят „по наряду“ из Тайного приказа сыски, получая иногда при этом полномочие — „по расспросу и сыску“ „и указ учинить… по государеву указу и уложенью“. Стрелецкий голова ставит пеню на местном воеводе, если тот окажется „ослушным“ государеву указу. В подобных ролях некоторые из стрелецких голов выступают так часто, что как бы примыкают к составу Тайного приказа… В некоторых случаях выносишь впечатление, что обиды, причинённые стрельцам, государь был готов принять на собственный счёт»[283].

Характерно, что иностранные наблюдатели воспринимали стрельцов как «янычар», с помощью которых Романовы стремились «держать в повиновении вельмож и дворянство». То исключительное положение, в котором стрельцы находились при Тишайшем, а также их роль в перевороте 1682 года вскружили им головы. В самом начале царствования малолетних Ивана V и Петра I они попытались играть руководящую роль в государстве, поддерживая своего начальника князя И. А. Хованского, но правительница Софья сумела поставить зарвавшихся «янычар» на место.

Придворный врач Алексея Михайловича англичанин Самуэль Коллинс сообщает, что Тишайший создал целую систему тайного осведомительства: «У него шпионы по всем углам, и ничего не делается и не говорится ни на пирах, ни на сходбищах, ни на похоронах, ни на свадьбах, чего бы он не знал. У него также шпионы во всех войсках, чтобы следить их движения и подробно доносить об их действиях. Эти шпионы набираются из бедных дворян, которые зависят от милости императорской, рассыпаются по войску, отправляются с посланниками и присутствуют при всех публичных действиях».

Первые Романовы ещё до