Неизвестный не отреагировал на колкость, но она его задела, ведь он был куда в более подходящей форме для «путешествия» в никуда, чем «Брат».

— Благоразумно — сказал член братства. — Уолен — подготавливай масло.

Клеймение производилось в два этапа. На первом, привязанному человеку маслами растирали место, куда прикладывался штемпель с иглами, затем, по надрезикам вливали разжиженный от жара иридиум и прикладывали каленое железо, а когда иридиум в клейме подсыхал, вновь применяли штемпель и он, впитавшись в человека выползал из ранок и как разумный — соединялся в узор, который через день высыхал и отпадал, оставляя неизгладимый след. Уолен подкрутил зажимы на кресле, от чего у Неизвестного немного прояснилось сознание. «Они раскуривали какую-то дрянь! Готовя его к клеймению!»

Воздух в помещении нагревался.

Душно дышать, но расстегнуть воротник со связанными руками он не мог.

Глаза заслезились, он зачихал.

Дым из печи заволакивал всю комнату, и он поздно заметил приближающуюся черную точку.

После того, как она коснулась его лба он погрузился в забвение.

Одинокий испуганный мальчик бродил по коридорам и пытался найти выход, при этом, когда он спотыкался об ссохшиеся кости, выползающие из мрака, лоб пронзала боль. Ему словно всаживали кинжал в глаз. Методично, раз за разом он втыкался, и он хватался за лицо, но не обнаружив раны, вставал. Его потрясывало, в сердце впились колючки, будто по груди проволокли колючую проволоку. Он упрямо перебивался по помещениям и напирался на лужу крови в подвале дома. Поднимался на последний этаж, открывал дверь и снова оказывался в подвале, откуда вела тропа к крыше.

Дом не имел очертаний. Сотканный из сумрака, как уплотненное покрывало наброшенное на голову. Нарисованные мелом окна гасли, когда он пробовал взглянуть на них. Он слышал шорохи. Перекошенный потолок съезжал к углу ковром и лестничные пролеты сузились до треугольников, сдавливающих с треском рассыпавшиеся кости. И так до бесконечности, пока лестница не поплыла под его ногами киселем, и он начал падать в темную пучину болот.

Залились краской окна, обретая форму. И он побежал, чуя кожей, что за ним гонятся. А стекла трескались и влетали в стены, наполняя сумрак кровавыми лучами. Осколки врезались в плечо и щеку, но он знал — нельзя останавливаться!

— Тише, не кричи так громко — ответил стоящий рядом человек в медицинском халате, с холодным взглядом сквозь линзы стекл, закрепленных на сетчатой как морда мухи маске. К губам приложили палец, пахнущий едковатым аммиаком.

— Где я? — хриплое дыхание вырвалось из его груди.

— Тебя перенесли в госпиталь.

— Какой госпиталь?

— Рана на ноге, не помнишь? Загноилась. Ты полез на дрезину, разъезжавшую по границе Севергарда, отвлекая огонь на себя. Такую глупость… — цокнул человек языком.

— Какая граница? Какого Севергарда?

— Проблем с памятью нет, как и провалов — проконстатировал голос за палаткой.

Неизвестный приподнял голову. Его перекосило. От затылка до копчика разошлась острая как кинжал боль.

— Не шевелитесь! — стаскивая перчатки проговорил человек. В глазах двоилось, от чего Неизвестный не мог определить его внешность. Тот бросил перчатки на перевернутый таз по левую руку от него. С перчаток стекала белесая жидкость вперемешку с чешуйками затвердевшей кожи. Под потолком блуждали мухи. Запах спирта едва перебивал смрад. Его запястье обхватил подошедший медбрат, поглядывая на подвесные часы у стойки.

— Назовите свое имя — вежливо спросил он, но Неизвестный уставился на вторую руку, которую тот усердно прятал за спиной. Она была покрыта кровью.

— Наверное он делал операцию. В поле все не так, как в оборудованной хирургии — подсказала ему морда в маске. И он отметил его сходство с летающими паразитами.

— У меня нет имени.

— Запиши-ка сестра посттравматическую амнезию — заглянул он за занавеску. В ноздри метнулся горелый порох. Вдали ухали взрывы, и глухой вой сирен заполонял округу. «Еще запроси анализ на инфицирование скверной. И да, направьте сюда кого — ни будь действительно нуждающегося в помощи. Я пациентами с маниакальным бредом не занимаюсь». На сем он потерял интерес к Неизвестному.

— Что тут творится?!

— Вы уже час вопите что — то бессвязное. Здесь двадцать тысяч раненых, и многие из них находятся при смерти. Вас мы из её рук вытащили, поэтому позвольте заняться работой — сердито сказал доктор, затягивая крепежи на маске. Сестра приподняла голову: «Тут имя. Разобрать не могу, кровью испачкано». «Сейчас промоем», — уже выходя сказал доктор. «Это он мне», — ответил злобным голосом молодой человек, приподняв занавеску.

Сестра одна осталась в палате.

Образы выпадали из его головы, и он терялся, когда люди появлялись над ним.

— Скажите мне! Что сейчас происходит?!

Необъяснимое волнение охватило его. Неизвестный оперся на кушетку. Палатка и ответвление, ведущее к соседним койкам пустовало. Виски холодило. Ощупал голову — прожженная лысина. Постепенно он дотянулся до «спицы» у изголовья кушетки, являющейся основой палатки. Его качало, но, собравшись, он одолел разделявшие его метры до выхода.

— Вам нельзя подниматься! — с ужасом завопила Сестра, и оттянула его от света, укладывая обратно на кушетку.

— В каком я месте?! — взмолился Неизвестный.

— Вы в полевом госпитале рядом с границей империи Севергарда — прошептала она, точно боялась кого-то ослушаться. Вас нашли под минным полем, с многочисленными ожогами и повреждениями. Сейчас гражданская война. Я… Мы намерены отстоять свои права. Увы, недавний штурм гарнизона не увенчался успехом. Наши партизаны перебежали к Барданору. Разведчики давно мертвы, либо в тюрьмах. Представить себе не могу, если бы мы и преодолели границу, разве есть надежда взять укрепленный город — крепость? Чем мы думали!

Она замялась, но уже увереннее добавила:

— Это лучше, чем медленно умирать в выжженных пустошах.

Кружилась голова. Неизвестный хотел прилечь, но слова лезли на язык:

— Вы пробовали договориться, прежде чем применить грубую силу?

— Вас и правда так сильно тряхнуло? Договариваться с ним?! На мирные демонстрации, на просьбы, на мольбы о помощи нас либо выпинывали, либо расстреливали. Знаете, тир такой… устраивали. На обычных людей такие же люди. Почему они так озверели? — притихла медсестра, прислушиваясь к шагам. — Я не понимаю — сказала она смутившись своих резких слов.

В палатку возвращался доктор.

— Быть не может, подойди — ка — поманил он её. Ты не поверишь кого нам привела судьба.

Барданор

Барданор существенно постарел.

Ранее, в молодости, горячее и решительное сердце, очерствело и ожесточилось. На нем появились рубцы, оставленные временем и изнурительной ржавой хворью.