Он так же знал, что кроме лорда — протектора доверять никому не может.

Прочие милые улыбки, рукопожатия — такая же маска, как и у древних охотников, носящих на своем лице. Проходящих ритуал самосожжения до обугления кожи, делая ее черной, а после обработки мазями — цвета мертвеца. Странное сравнение… А тут, лет двадцать назад… Барданор задумался. Нет, поменьше. Лорд — протектор принес ему черную весть — одну из таких масок, и сказал, что снял ее с мальчика, который пытался освободить, как вскоре стало известно, невинно осужденного.

Барданор тогда поблагодарил лорда — протектора, но как только тот вышел из его покоев, задрожал и упал на колени. «Неужели предзнаменование сбывается?»

Он открыл книгу пророчеств, украденную по его просьбе просветителями из какого — то богом забытого музея. И день за днем перечитывал слова, в которых гласилось: «С сих пор ни один лжец, ни один вестник смерти не сядет на престол нашего мира. Коль ослушается знака сего, ждет его смерть долгая и мучительная. Умрет все близкое ему, сгниет сердце его, и рассеется разум его ветру подобно».

На следующей странице вкладышем лежала маска первого освободителя, еще не ордена убийц, не ордена парящих кинжалов, а простолюдина, плотника по профессии. Лицо его укрывалось чернотой. Чье значение в истории стало подобно исходу с небес.

Барданор считал все это вымыслом и жалкой ложью.

Затем, взяв власть в свои руки, считал, что это надежда, которой тешат себя немощные люди. «Лицо его укрывалось чернотой…» Под такой образ пойдет каждый пройдоха. Он радовался их слабоумию, а теперь… Весь покрытый испариной, сидящий на полу и дрожащий, то в ознобе, то в холоде, туго дыша, он понимал, что, возможно, не такая уж и ложь скрывалась за словами, написанными восемь веков назад.

Он прятал книгу под кроватью. С тех пор Барданор угасал, убиваемый собственным страхом. В нем боролись алчность и одиночество. Тогда он решился завести семью. Она отнимала его свободное время.

Стало легче дышать, но в самом укромном уголке, на ниточке, называемой сердцем, висел осколок из льда.

В кабинет зашла уборщица, и начала протирать стеллажи с книгами. «Хорошо тебе тут мой друг?» — посмотрел Барданор на портрет Говермана в углу, покрытый толстым слоем копоти, исходящей от горящего камина.

«Чертов иридум. Под крылом империи тысяча агентов, неисчислимое количество просветителей, и за десять лет они не смогли найти чертов один укол! Только его бы мне хватило, и я здоров. И еще эти сукины дети парящие кинжалы. Угнали единственную надежду. Последний паром был им переполнен, и такая досада».

Вдалеке пыхтел паровоз, а от Нижнего Города вздымались струи дыма.

Император игрался с пером перебрасывая его из руки в руку, когда во дворец зашел протектор.

— Ваше превосходительство, заключенный…

Внезапный строгий голос свел ему руку, и перо пролетело мимо.

— Повесить — уныло отмахнулся Барданор.

Перо взлетело, подхваченное сквозняком, и унеслось в окно.

— Но вчера вы говорили, что досье вас интересует, и вы готовы изучить его.

— Я что, не ясно ответил?! Повесить сволочь! — Заорал во весь голос Барданор.

— Ясно, удаляюсь, извините — откланялся протектор.

Протекторы… Их не запугаешь криками и виселицей.

— И пригласите ко мне… эм… Искандера, командира моей великолепной городской стражи.

Вошел высокий тощий человек, с блестящей от жары и стекающего пота лысиной.

— Здравия желаю ваше императорское высочество!

— Да замолкни уже… Замолкни.

Искандер замялся, но более уверенно продолжил. Знал, что император не любит натянутого разговора. Вначале главное, потом остальное.

— Иридиум мы не нашли — с легкой опасной начал Искандер. — Но наши горняки на Острове Скал говорят, что там возможны залежи, большие залежи, настоящие склады.

— У протекторов наверняка есть чистый иридиум, вот только они даже со своим «великим императором» не поделятся. Умрут все до единого, и слова не скажут. «Как и мой братец, отбрыкивающийся тем, что понятия не имеет ни о каком иридиуме» — подумал Барданор. «Так ладно, что там у тебя? Где этот мой спасительный островочек жизни»?

Командир стражи развернул на столе карту.

— Вот здесь.

— Рядом с Темплстером? Но я ничего не вижу. Он что такой маленький?

— Сеть островов, подключенных к Темплстеру сетью каналов и дорог.

— Хоть кто-то способен работать!

— Сейчас они оборваны, и постоянные штормы не дают дирижаблям устраивать свободные вылеты.

— Что — то я слегка погорячился…

Эликсир действовал. С императора сошла бледность.

— Какое там я хотел досье или дело посмотреть?

Пока он искал бумаги, человека подвели к столбу на площади и прочитали приговор. Ровно в полдень крик толпы на миг замер, глядя на предсмертные судороги, а затем восторженно заревел.

Тело же снять никто не удосужился.

Неизвестный приподнял голову. Чувство времени и пространства еще не вернулось к нему, поэтому он из слегка приподнятых век начал исследовать глазами окружение. Наваленные матрасы под спиной, компресс на лбу, и жжение в левой верхней части лица, вокруг глаза. Треск в ушах вынудил его опустить голову назад. Из коридора до него донеслись приближающиеся шаги. За минувшие годы он выучил походку учителя. Вошел Альфредо. Наклонился, но Неизвестный уже снова погружался в пучину безмолвия. Сквозь утекающее сознание он услышал обрывчатый диалог и, отключаясь, заметил последнюю картину:.

В комнате, полукругом около Альфредо, столпились парящие кинжалы.

— Чем братья могу быть полезен в столь поздний час?

— Мастер, у нас тревожные вести.

— Плохие вести.

— Выкладывайте.

— Пары иридиума, он опять прорвался сквозь кору.

— Сколько? — только и спросил он.

— Три тысячи трупов. Их надо сбросить, начнется эпидемия, поднимется паника. Мы должны торопиться.

— Вот черт… — он зашагал по комнате. — Соберите людей, всех, даже детей. Пора им взрослеть.

Члены опешили.

— Народ взбунтует.

— Пускай бунтует, мы помогаем этому чертовому народу уже более десятка лет, а в обмен слышим лишь презрение и недовольство. Пора им включатся в работу, а не десятому добровольцу, как раньше.

— Я тоже с вами. Собираемся у старого вокзала.

— Мастер…

— Я знаю — уныло добавил он. Мы вымираем, на нашем безымянном острове осталось шестнадцать тысяч за вычетом тридцати сотен мертвецов. Хорошо, что они не оживают подобно трупам из легенд.