А в 84-м Мурочка родила Сашеньку — первого маминого внука.

Через три года родила и я — первую (и до сих пор единственную) папину внучку.

В 84-м вокруг, слава богу, здорового Сашеньки, кроме его родителей, водили хороводы полдюжины близких родственников — родители Муры, её сестра, тогда ещё живая бабушка, иногда мои родители, а однажды и я была отправлена в ночную смену. Все стремились помочь Мурочке, создать ей комфортные условия для завершения учёбы в институте. Такая помощь была объявлена прямо-таки священной.

В 87-м картина была совершенно иной. Когда я родила Алису, мы обе сильно болели, но поначалу справлялись своими силами. В это тяжёлое для нас время, к сожалению, рядом не было опытной женщины, которая могла бы помочь мне своими советами. Поэтому, естественно, я делала ошибки, иногда очень серьёзные, отразившиеся на здоровье моей крохотной дочурки.

Когда дочке было всего пять недель от роду, Шурик уехал в командировку на месяц. На это время родители взяли нас с Алиской к себе. В тот месяц они мне очень-очень помогли, за что я им страшно благодарна. Если бы я тогда осталась с малышкой одна, то, не исключено, что всё закончилось бы трагедией... Когда Шурик вернулся, родители быстренько отправили нас к себе. Я даже всплакнула из-за этого: уж больно тяжело мы болели с Алиской, и я боялась оставаться целыми днями с ней одна, да ещё без телефона.

Отец, видимо замученный к тому времени не только плачем больной внучки, но и (может быть, в первую очередь!) мамиными постоянными жалобами на то, что всё это очень тяжело терпеть, тогда прикрикнул на меня:

— Если вы не уедете, тогда нам придётся с матерью бежать на край света!

Что ж, имели право больше не терпеть. Полное.

Со мной имели. С Мурочкой — нет. Когда родители пытались откупиться от брата деньгами, чтобы не сидеть с внуком, он устраивал им выволочки, и мама, боясь потерять «в обществе» лицо, брала на прицеп папу, и они тащились нянчиться с Сашенькой.

Я не умела так манипулировать родителями. Поэтому от меня они легко «откупились» — дали денег на приходящую домработницу — я тогда еле передвигала ноги: послеродовая депрессия, знаете ли, плюс сильная мастопатия.

Когда Мура была беременна, мы все, все абсолютно, стояли на ушах. Её возили на курорт, она много времени проводила на нашей даче. Каждое день начинался и заканчивался у нас дома бюллетенем о самочувствии Мурочки. Это правильно и нормально.

Но когда беременна была я... М-да, без подробностей не получится. После рождения Сашеньки вдруг выяснилось, что наша дача (госдача, которую папа получил по службе), Мурочке не подходит — мало места. Ребёночку нужно много воздуха в помещении, требуется пространство для вещей (коляска, манежик и все такое прочее), кроме того, с Мурочкой обязательно должна жить бабушка, иначе кто же будет на подхвате? А у нашей дачки была всего одна комната и маленькая веранда (не те чины были у папы).

По требованию Муры и Сашки, папа пошел добиваться получения дачи большей площади. Видно, должность всё же позволяла — добился. В новом доме были две комнаты, ванная, большая веранда и даже печка. Это устроило Мурочку, и она с малышом и бабушкой стала выезжать на эту дачу.

А через пару лет я забеременела. Родители сразу же мне сказали: ты тоже можешь ездить на дачу — дышать кислородом. Мы с Шуриком сделали такую попытку, выехали. Мурочка отчего-то напряжённо улыбалась, а вообще была слегка взвинчена и на всякий случай сразу же предупредила нас:

— Колбасу в холодильнике брать нельзя! Это для Сашеньки!

Потом я поняла причину её взвинченности... Когда у нас зашла речь о том, что неплохо бы и мне «кислородиться», она быстро заговорила:

— Конечно, конечно, приезжай, когда хочешь... Вот эта комната Сашенькина, эта — бабушкина, Сашка спит, когда приезжает, на веранде... Тебе, как видишь, места нет, но потом мы что-нибудь придумаем.

Стало совершенно очевидно, что на этой папиной даче места для меня с моим пузом нет. Надо ли говорить, что я ни разу там и денька не прожила? Родители почему-то не обеспокоились этим обстоятельством. Сводки о самочувствии беременных им, очевидно, надоели ещё при первом опыте. На второй их не хватило. Словом, всю беременность я проторчала в загазованной Москве. Извини, Алиса, но на нашем с тобой состоянии здоровья, боюсь, это всё же сказалось.

Как вы понимаете, к Мурочке у меня претензий нет. Она естественным образом пользовалась ситуацией, думая, прежде всего, о себе и своём ребенке. К брату тоже — он и раньше не считал меня родной, а после женитьбы тем более не стал. Но вот мои родители... Иногда у меня возникают сомнения: родня ли они мне?

Мой первый муж всегда был слаб характером. Он не мог быть защитником семьи, никогда...

И после рождения Алисы мы ещё года три не пользовались отцовской дачей, до отъезда брата с женой в эмиграцию.

Шло время, мама продолжала весьма успешно играть на публику роль идеальной свекрови, а потом ещё и идеальной тёщи, «консультировала» всех близких и дальних по вопросам нравственности, морали, а также отношений между родными и близкими. «Припадающие» восхищались и аплодировали. В том, что она ещё и идеальная мать, никто никогда и не сомневался. Разве может быть по-другому?

14 февраля

Сегодня я, вполне возможно, могла бы сделать зарядку — силы были. Но обстоятельства не позволили: мы ждали возвращения домой нашего телевизора. Ну, и ладно. Всё равно настроение ужаснейшее! Мне сегодня снились особенно тяжёлые сны. Мучительные, издевательские. Они меня измотали.

Милый Женечка! Он меня ласково разбудил сегодня, правда, слишком резко вывел из сна. Несмотря на все ужасы сновидений, так резко — это не очень приятно. Женечка кухарит, стрижёт винегретик... Интересно, смогу я его есть «ввиду отсутствия» аппетита?

Вот зараза: физическое самочувствие очень даже ничего, а настроение... Что мне было бы нужно, чтобы выйти из этого кошмара? Начнём перечислять. Чтобы с Алисой все наладилось (работать начала, с квартирой всё решилось, учиться стала); чтобы мать перестала ненавидеть Женю, а заодно и меня, чтобы отец вспомнил, что когда-то меня любил — всё это мне надо для нормальных отношений с ними; чтобы с Шуриком установились хотя бы просто пристойные парламентские отношения. И, наконец, чтобы для меня нашлась хорошая работа. Правда ли всё то, что я перечислила? Заглянем в глубь себя: и да, и нет. Насчет Алисы и работы — безусловно. Всё остальное — «двояковыпукло». Тёмная сторона моей натуры отнюдь уже не хочет, чтобы все персонажи с «той стороны» хоть как-то присутствовали в моей жизни. Так чего я хочу? Не знаю.

Кстати, вчера Алиса призналась, что ей нужна учеба, где можно «халявить». И она не смущается в этом признаваться. Я обалдела. Зачем всё это тогда, к чему? Учиться, чтобы «халявить», работать так, чтобы все отстали, но ни фига не зарабатывать... Мы с ней определенно говорим на разных языках. Проще тогда ей купить диплом сразу, потому что обучение будет дорого стоить — и в денежном выражении, и в моральном. Пять лет она будет страдать и мучиться. Какого чёрта? Мне, например, этого не надо. Я знаю, кому это надо и кто ей выедает мозг по поводу диплома...