Впрочем, не исключено, что я не вняла бы голосу разума и даже возмутилась бы. Как это? Рушить семью и все отношения только лишь потому, что у меня в постели каждый раз ощущение, что меня насилуют? Разве это основание? Разве из-за такого пустяка разбрасываются хорошими мужьями? Опыт всех окружающих женщин, баб, да и молодых девок свидетельствовал: хороших мужчин, а уже тем более — мужей — в России большой дефицит. Таким, как мой, надо дорожить.

Тем более, что у Шурика все чувства ко мне были в целости и сохранности. Чуть ли не каждый день он признавался мне в той самой страстной любви, от которой рождаются дети... Да, ребёнка я решила от него родить. Внимание — абстрагируюсь! Это была ошибка. У ребёнка для счастья должна быть нормальная семья — мама и папа. А поэтому (и только поэтому) нельзя рожать детей от нелюбимых, нельзя планировать ребёнка только головой. То есть без головы ещё хуже, но без настоящей любви — никак нельзя. Процесс «создания» детёныша не должен быть механическим актом с нелюбимым человеком по «сборке зародыша» после длительных вычислений точного дня овуляции. Разумеется, ребёнок может появиться таким образом, а вот семья — мама, папа, я — нет. Или она скоро развалится.

Возможно, мне удалось бы заткнуть рот природе-матери, но вот стереотипу — нет. Очень уж довлела надо мной её величество Квартира. Раз она есть, значит, нужно размножаться — просто условный рефлекс какой-то!

Хотя к тому времени я уже дотумкала, что главное чувство, которое поначалу связывало меня с мужем — страсть и желание легально предаваться любви — стремительно проходит, уходит, тает. Но следующее понимание, понимание того, что это конец и надо расходиться, так и не пришло. А потому я твёрдо решила рожать. Впрочем, сначала надо было забеременеть.

Во исполнение своего решения и реализации давней мечты быть ушедшей «от мира» домохозяйкой я ушла из библиотеки, окончила курсы машинописи и устроилась в известный журнал машинисткой-надомницей. Таким образом, я окончательно «застолбила» положение парии в своей семье, но сейчас рассказ не об этом... В контору мне надо было приходить лишь пару раз в неделю — брать и сдавать работу. Непосредственно на работу — печатание — я тратила всего лишь часа четыре в день, а потому весь свой молодой пыл и ещё тогда имевшиеся силы направила на обустройство моего дома, моей «норки»! И ловила от этого настоящий кайф! Я строила своё «мещанское счастье» и до сих пор не вижу в этом ничего постыдного. Я очень уважаю женщин, посвящающих этому всю жизнь, потому что знаю: это большой труд и во многом самоотречение. Хотя сие до меня дошло намного позже...

Отказ от реализации своих умственных способностей, отказ от творчества, от общения, от всего того, что необходимо человеку мыслящему, образованному, думающему и развивающемуся — это самоотречение. Впрочем, в тот момент жизни я и не представляла, где и как я могу использовать свой мозг, да и ни сил, ни желания на это у меня не было. А потому с удовольствием строила свой «мещанский» мирок с его приземлёнными радостями.

Хотя тотальная нехватка товаров убивала на корню все идеи и задумки, всё-таки что-то иногда получалось, порой везло. Благодаря тому, что я могла днём пробежаться по магазинам, мне иногда удавалось «урвать» дефицит. Помню, как я птичкой летела домой на крыльях радости, правда, почти волоком таща тяжеленные бамбуковые жалюзи цвета свежей травки. Покупка симпатичной хлебницы становилась настоящим праздником. Салфеточки, скатёрочки, занавесочки... А ещё я училась готовить: жарить, парить, стричь салатики, тереть на тёрочке морковку, свеклу. Кое-чему научилась. Правда, так и не полюбила это дело. Вот чистоту, блеск наводить — это ко мне! Подизайнерствовать — тоже я. А с готовкой как-то не сложилось. Но голодные мы не сидели, если не считать «голодом» вечный дефицит продуктов. Но так жили почти все.

И лишь довольно-таки быстро наступившая беременность помешала моему хозяйственному ражу: у меня сразу же начался жесточайший токсикоз. Какое-то время я лежала бревном и не могла встать, чтобы меня не вырвало. И, тем не менее, я была счастлива: все складывалось, как нужно!

Беременность в первые три месяца далась мне нелегко, но потом всё более-менее пришло в норму. У меня был маленький, аккуратненький животик, выглядела я, видимо, неплохо, потому что на улице со мной то и дело пытались знакомиться мужчины... Я, хихикая, расстегивала плащик и показывала свое кругленькое пузико. Кавалеров почему-то как ветром сдувало. А я веселилась.

О плохом я уже упоминала: провести всю беременность в Москве — это не есть хорошо. Выхлопными газами мы с ребёночком надышались вдоволь. Как положено по КЗоТу, до седьмого месяца я работала, а потом только и занималась лелеянием своей утробы. Каждый день часами слушала классическую музыку, чтобы приобщить моего зародыша к прекрасному. Месяца до шестого я даже танцевала. Дома, одна, под любимые мелодии.

Мы часто встречались с Галочкой, и в два пуза отправлялись гулять, обсуждая свои беременные дела, но не забывая и мировые проблемы. Такие умничающие пингвины с довольными мордами.

Помню тот октябрь незадолго до рождения дочери. Он был особенно прекрасен! Не было дождей, деревья, точно по Пушкину, одеты «в багрец и золото». Солнце, синее-пресинее небо. Мир ждал мою доченьку и радовался.

Она родилась, моя ненаглядная девочка! Я смотрела на её личико и не могла поверить, что такую красавицу родила именно я. Это же чудо, а не ребёнок!

— Она у нас любимица! — говорила мне пожилая медсестра в роддоме, когда приносила детей на кормление. И хотя мне было неловко, что это слышат другие мамочки в палате, я просто раздувалась от гордости! Впрочем, разве это была неправда? Смугленькая, черноволосая, с огромными чернющими глазищами, будто нарисованными высокими черными бровками.

— А кто у нас папа? — удивленно спрашивал медперсонал, поглядывая на меня. — Папа-то — русский или...?

М-да, в моем ребёнке много было чего-то такого... восточного, что ли? Слишком смугла, слишком черноволоса и черноглаза. Слишком яркая!

— Русский, — говорила я, немножко кривя душой. Ведь в моём абсолютно русском по паспорту муже было намешано явно несколько кровей, и одна из них точно татарская, что неудивительно в России. И почему-то в ребёночке чернявость очень сильно вылезла. Но это только её украсило.

Потом еще несколько лет моя дочка не могла «безнаказанно» пройти по улице: на неё всегда оглядывались, ей улыбались. Она была точно из рекламы детского питания, да еще с восточным оттенком. А если ещё учесть, что и нрава она была замечательного — весёлая, доброжелательная, вечно сверкающая сахарными зубчиками в улыбке, восхищение окружающих можно было понять.

В общем, я сошла с ума сразу, как только увидела её. Видимо, именно в тот момент произошел некий гормональный сдвиг, который, с одной стороны, превратил меня в маму, а с другой, увы, вызвал послеродовую депрессию.

Именно про эту депрессию я узнала через многие годы, причём, от врачей, которые уже вовсю лечили меня от «просто» депрессии. Они, врачи, вытянули всю информацию о моей жизни и объяснили, что со мной тогда происходило... На многолетнюю обычную депрессуху, которой, как выяснилось, я страдала с детства, сверху улеглась ещё и послеродовая. Или можно так трактовать: имевшаяся уже в наличии депрессия дала бурный рост, и одной из её веток стала «послеродовая».